Необходимо иметь в виду, что в ходе истории соотношение между теорией и практикой не остается раз навсегда данным, а развивается. Причем изменяется не только характер теории (и знания в целом), но и качественно меняются основные черты общественной практики. Появляются новые ее формы, насыщающиеся достижениями познания, становящиеся все более наукоемкими, направляемыми научными принципами. При исследовании взаимодействия теории и практики один из самых кардинальных вопросов состоит в том, чтобы выяснить, как и при каких конкретных условиях мысль переходит (превращается) в действие, воплощается в практическую деятельность людей.

Всякая теория, даже самая абстрактная и всеобщая (в том числе и философское знание), в конечном счете ориентирована на удовлетворение практических потребностей людей, служит практике, из которой она порождается и в которую она - сложным, порой весьма запутанным и опосредованным путем - в конце концов возвращается. Теория как система достоверных знаний (разного уровня всеобщности) направляет ход практики, ее положения (законы, принципы и т.п.) выступают в качестве духовных регуляторов практической деятельности.

Место и роль научного знания как необходимой предпосылки и элемента практически-преобразовательной деятельности людей достаточно значимы. Дело в том, что по существу все продукты человеческого труда есть не что иное, как "овеществленная сила знания", опредмеченные мысли. Это в полной мере относится не только к знаниям о природе, но и к наукам об обществе и о самом мышлении. Социально-практическая деятельность всегда так или иначе связана с мысленным созданием того, что затем переходит в практику, реализуется в действительности, является "предметновоплощенной наукой".

Для того чтобы теория материализовалась, объективировалась необходимы определенные условия. К числу важнейших из них можно отнести следующие:

1. Теоретическое знание только тогда является таковым, когда оно в качестве совокупности, системы знаний достоверно и адекватно отражает определенную сторону практики, какую-либо область действительности. Причем такое отражение является не пассивным, зеркальным, а активным, творческим, выражающим их объективные закономерности. Это важное условие действенности теории.

2. Теория должна не просто отражать объективную реальность так, как она есть теперь, но и обнаруживать ее тенденции, главные направления ее закономерного развития, показать действительность в единстве таких ее необходимых моментов, как прошлое, настоящее и будущее. Поэтому теория не может быть чем-то неизменным, раз навсегда данным, застывшим, а должна постоянно изменяться, расширяться, углубляться, уточняться и т.д.

3. Наиболее практичной является теория в ее самом зрелом и развитом состоянии. Поэтому необходимо всегда держать ее на самом высоком научном уровне, постоянно, глубоко и всесторонне разрабатывать ее, обобщая новейшие процессы и явления жизни, практики. Не на любой, а на достаточно зрелой ступени своего развития наука становится теоретической основой практической деятельности.

Существенный признак развитой теории - целенаправленный систематический анализ составляющих ее методов, законов, других форм мышления с точки зрения их формы (структуры), содержания, его углубление, развитие и т.п.

4. Теория (даже самая глубокая и содержательная) сама по себе ничего не изменяет и изменить не может. Она становится материальной силой лишь тогда, когда "внедряется" в сознание людей, которые должны употребить практическую силу и энергия которых воплощает теорию в реальную действительность, опредмечивает те или иные научные идеи, реализует их в определенных материальных формах.

5. Практическая реализация знания требует не только тех, кто будет осуществлять воплощение теории в практику, но и необходимых средств воплощения - как объективных, так и субъективных. Это, в частности, формы организации общественных сил, те или иные социальные институты, необходимые технические средства.

6. Материализация теории в практике должна быть не единовременным актом (с угасанием ее в итоге), а процессов, в ходе которого вместо уже реализованных теоретических положений появляются новые, более содержательные и развитые, которые ставят перед практикой более сложные задачи.

7. Успешная реализация в практике теоретических знаний обеспечивается лишь в том случае, когда люди, которые берутся за практические действия, убеждены в

истинности тех знаний, которые они собираются применить в жизни. Без превращения идеи в личное убеждение, веру человека невозможна практическая реализация теоретических идей, тем более таких, которые несут в себе необходимость прогрессивных социальных преобразований.

8. Материализация знания, переход от абстрактной научной теории к практике не является прямым и непосредственным. Он представляет собой сложный, тонкий, противоречивый процесс, состоящий из определенных посредствующих (промежуточных) звеньев, тесно связанный с существованием и функционированием особого социально-культурного мира предметов-посредников. Это орудия труда, разного рода технические средства (приборы, оборудование, измерительные устройства и т.п.), язык (естественный и искусственный), другие знаково-символические системы, различные понятийные образования, методологические средства, способы описания результатов исследования и др.

9. Чтобы теория стала не только способом объяснения, но и методом изменения мира, необходимо нахождение эффективных путей трансформации научного знания в программу практических действий. А это требует соответствующей технологизации знания. Последнее должно приобрести вид рецепта действия, четкого регулятива, предписывающего определенные операции, которые должны быть расположены в строго последовательный ряд, не допускающий никаких нарушений и непредусмотренных действий.

10. Как компонент практического применения знания процедура его трансформации, превращения в регулятивные средства практики не должна быть сведена к простому возврату теоретического знания к его эмпирическому уровню. Такой возврат по существу ликвидирует теоретическую форму знания, которая кардинально преобразует исходный фактический материал и обладает способностью более расширенного воспроизводства объекта, чем его эмпирически фиксируемые параметры. Для понимания диалектики, взаимоперехода теории (разного уровня и содержания) и практики, а также уяснения того, как теория может быть руководством к действию, очень важно сознание того, что проектирующая роль науки по отношению к практической деятельности заключается в том, что наука вырабатывает планы таких новых типов человеческой деятельности, которые не могут возникнуть без науки, вне ее.

Вопрос 41: Генезис и эволюция понятие реальности: формирование картезианской парадигмы

На протяжении всей истории цивилизации поколения исследователей осваивали направления, предложенные ньютоно-картезианской парадигмой, в основе которой лежат открытия Ньютона и Декарта. В механистической теории Ньютона - Вселенная твердой материи состоит из атомов, между которыми существует закон тяготения. А образ Вселенной - это гигантский полностью детерменированный часовой механизм. Равное по важности влияние на философию и историю науки последних трех столетий оказал один из величайших французских философов Рене Декарт. Его наиболее значительным вкладом в ведущую парадигму была концепция абсолютной дуальности ума и материи, следствием которой стало убеждение, что материальный мир можно описать объективно. Но западная механистическая наука не упоминает о том, что для Ньютона и для Декарта понятие о Боге было существенным элементом их мировоззрения. Ньютон был глубоко духовной личностью, он серьезно интересовался астрологией, оккультизмом, алхимией. Образ Божественного разума, являвшийся сердцевиной мировоззрения двух великих людей, исчез из модели мира основанной на их открытии.
Три столетия данная механистическая модель была основой для прогресса естественных наук, опирающихся на концепции развития Вселенной, происходящего без участия сознания или сознательной разумности. Но стремительный научный прогресс сопровождался атмосферой быстроразвивающегося кризиса. Стало очевидным, что старые научные модели не в состоянии представить удовлетворительные решения гуманитарных проблем, с которыми человечество столкнулось в индивидуальном, социальном, интернациональном и глобальном масштабе. Сегодня становится ясно, что для решения этих проблем необходимо обратиться к самим себе. В связи с этим растет интерес к развитию сознания, как к возможности избежать глобальный крах.

О роли сознания в развитии человека впервые заговорил Л.С. Выготский. Согласно Выготскому высшие психические функции возникают первоначально как форма коллективного поведения индивида, а именно формируются в процессе взаимодействия индивида со средой. В результате такого взаимодействия возникает переживание. Переживание и есть такая простейшая единица, относительно которой нельзя сказать, что она собой представляет. Это может быть или средовое влияние на индивида, или особенности личности индивида. Переживание надо понимать как внутреннее отношение индивида к тому или иному моменту действительности. Л.И. Божович вводит понятие "ключевое переживание". В культурно-исторической концепции Л.С. Выготского переживание принимается за "единицу сознания". Переживание имеет биосоциальную ориентировку, оно есть что-то находящееся между личностью и средой и выявляющее отношение личности к среде. По мнению Л.С. Выготского, сознание - это взаимодействие реальных и идеальных форм. (2)
В свою очередь Э. Эриксон рассматривает развитие сознания человека через призму эго-идентичности, понимаемой как возникающий на биологической основе продукт определенной культуры. Поскольку эго-идентичность формируется в процессе взаимодействия индивида с его социокультурным окружением, она имеет психосоциальную природу. Внезапное осознание неадекватности существующей идентичности "Я", вызванное этим замешательство и последующее исследование, направленное на поиск новой идентичности, новых условий личностного существования - вот характерные черты динамического процесса развития.
Как Э. Эриксон, так и Л.С. Выготский, определяют сознание как взаимодействие реальных и идеальных форм. Трудно очертить границы представляющие разделение этих форм между собой. "Современная наука рисует Вселенную бесконечной и единой сетью взаимосвязей и считает все границы условными и легко меняемыми." [3.с.84].
По мнению С. Грофа истинная природа Вселенной - нераздельное единство материальных и идеальных форм. Кен Уилбер, один из самых всесторонних философских мыслителей нашего времени, считает этот тип сознания - сознание единства, естественным состоянием всех живых существ. Можно сказать, что это естественная природа человека. Но человек сам все более ограничивает свой мир, отказывается от своей природы, устанавливая свои границы. В результате этого наше сознание функционирует на разных уровнях с различными границами самоотождествления. По сути, эти уровни представляют собой множество способов, которыми мы можем ответить на вопрос и отвечаем "Кто я есть?" [8].
"Кто Я?" - этот вопрос, волновавший человечество, вероятно, еще на заре цивилизации, и сегодня остается одним из самых важных. Ответы на него давались самые разные. Р. Бернс, например, называет восприятие себя Я-концепцией, характеризуя ее как совокупность всех представлений индивида о себе, сопряженных с их оценкой. Описательной составляющей Я-концепции является образ Я или картина Я. Анализируя составляющие Я-концепции, Бернс дает им следующее определение: когнитивное Я - то, что человек думает о себе; поведенческое Я - то, как человек ведет себя; эмоционально-оценочное Я - то, как человек смотрит на свое деятельностное начало и возможности развития в будущем. Другими словами, в концепции Бернса наше Я проявляется через разум, тело, чувства и воспринимается как динамическая структура. Эриксон также определяет восприятие себя как эго-идентичность или индивидуальное Я и считает, что это процесс, который подвержен динамизму кристаллизирующихся представлений о себе, способствующих постоянному расширению самосознания и самопознания.
Если мы имеем ввиду, что Я-концепция или образ Я - динамическая структура, то особенность этой пограничной линии состоит в том, что она способна смещаться. Человек может заново создавать "карту своей души". В момент переживания высшего тождества, человек расширяет границу своей самотождественности настолько, что включает в нее всю Вселенную. Но ньютоно-картезианская наука создала негативный образ человека. В этом образе нет признания высших духовных ценностей, человек рассматривается с точки зрения противопоставления другому человеку. В его образе подчеркивается индивидуализм, эгоистичность, конкурентоспособность. И совершенно не уделяется внимания таким ценностям как кооперация, синергия и экологическая зависимость. Признание этих ценностей позволяет человеку отождествить себя с "одним гармоничным целым", где не существует ни внешнего, ни внутреннего и границу провести негде. В своей работе "Кто Я?" К.Уилбер пишет: "Когда вы отвечаете на вопрос "Кто вы?", вы проводите мысленную разграничительную линию через все поле вашего опыта. Все, что оказывается внутри этой границы, вы ощущаете и называете "я", а все, что оказывается вне ее, вы называете "не-я". Иными словами ваша самотождественность всецело зависит от того, где вы проведете эту черту". (8, с.198). Таким образом, "мое я" означает границу между "собой" и "не-собой".
Разновидностей пограничных линий много. Наиболее типичной пограничной линией является граница кожи, окружающей организм человека. Все то, что внутри кожи является "мной", а снаружи - "не-мной". [8]. Многие люди проводят гораздо более значимую для себя границу - внутри целостного организма. Такая граница формируется как реакция на взаимодействие индивида и социума.
Согласно концепции развития Э. Эриксона, освоение жизненного опыта осуществляется на основе первичных телесных впечатлений ребенка, по этой причине он придавал им большое значение. Ребенок рождается беспомощным существом, для того чтобы выжить, ему необходим другой объект или человек. Так в первые дни жизни ребенка таким объектом является мать. Он "живет и любит через рот", а мать рядом с ним "живет и любит через грудь". В акте кормления ребенок получает первый опыт взаимности. Он получает или не получает опыт "теплых" отношений через руки матери и через ее грудь, которые могут быть как "любящими", так и просто "удовлетворяющими нужды" ребенка. В зависимости от того, какими были руки матери, у ребенка формируется опыт телесных переживаний и в целом восприятие себя в процессе взаимодействия с другим. Такое восприятие себя может основываться как на "принципе удовольствия" так на "принципе страха".
А. Лоуэн отмечает, что первичная ориентация жизни направлена на удовольствие, подальше от боли. Это биологическая ориентация, потому что на телесном уровне удовольствие способствует жизни и благосостоянию организма. Боль, как мы все знаем, переживается как угроза целостности организма. Мы самопроизвольно открываемся и спонтанно достигаем удовольствия, мы сжимаемся и выходим из болезненной ситуации. Однако, когда в ситуации содержится обещание удовольствия, сочетающееся с угрозой боли, мы переживаем страх. Работы И.П. Павлова по формированию условных рефлексов у собак ясно продемонстрировали, как может возникать страх в одной и той же ситуации при сочетании болезненных и приятных стимулов. Эксперимент Павлова был очень прост. Сначала он после сигнала колокольчика давал собаке пищу. Впоследствии звон колокольчика мог вызывать у собаки возбуждение и выделение слюны, предвосхищая удовольствие от пищи. Когда этот рефлекс установился, Павлов изменил ситуацию, давая собаке электрический разряд каждый раз, когда звонил колокольчик. Звон колокольчика стал сочетаться в уме собаки с обещанием пищи и угрозой боли. Собака находилась в безвыходном положении, желая подбежать к пище, но, боясь сделать это, чем и была приведена в состояние сильного беспокойства.

Вопрос 42 Возрождение философского реализма и его значение для философии науки

Одна из главных проблем, характерных для истории науки, - понять, объяснить, как, каким образом внешние условия - экономические, социокультурные, политические, мировоззренческие, психологические и другие - отражаются на результатах научного творчества: созданных теориях, выдвигаемых гипотезах, применяемых методах научного поиска.

Эмпирической базой истории науки являются научные тексты прошлого: книги, журнальные статьи, переписка ученых, неопубликованные рукописи, дневники и т.д. Но есть ли гарантия, что историк науки имеет достаточно репрезентативный материал для своего исследования? Ведь очень часто ученый, сделавший открытие, пытается забыть те ошибочные пути поиска, которые приводили его к ложным выводам.

Так как объектом историко-научного исследования является прошлое, то такое исследование всегда - реконструкция, которая стремится претендовать на объективность. Так же как и всем другим историкам, историкам науки известны две возможные односторонние установки, на основе которых проводится исследование: презентизм (объяснение прошлого язы-

ком современности) и антикваризм (восстановление целостной картины прошлого без каких-либо отсылок к современности). Изучая прошлое, иную культуру, иной стиль мышления, знания, которые сегодня в науке уже не воспроизводятся, не воссоздает ли историк науки нечто, что является лишь отражением его эпохи? И презентизм и антикваризм сталкиваются с непреодолимыми трудностями, отмеченными многими выдающимися историками науки.

Всплеск историографических исследований был зафиксирован в 30-х гг. XX в. В 1931 г. на Втором международном конгрессе историков науки в Лондоне доклад о социально-экономических корнях механики Ньютона сделал советский ученый Б. М. Гессен, применивший в своем исследовании диалектический метод. Этот доклад произвел очень большое впечатление на участников конгресса, из числа которых образовался "невидимый колледж", не имеющая организационного оформления группа, объединившая часть английских ученых, занимающихся изучением истории науки. Работа этой группы дала толчок к возникновению такого направления в западной историографии науки, которое получило название экстреналистского. Представители данного направления поставили своей задачей выявление связей между социально-экономическими изменениями в жизни общества и развитием науки. Лидером его по праву стал английский физик и науковед Д. Бернал (1901-1971), опубликовавший работы "Социальная функция науки", "Наука и общество", "Наука в истории общества" и др. К числу известных представителей экстренали-стского направления можно отнести Э. Цильзеля, Р. Мертона, Дж. Нидама, А. Кромби, Г. Герлака, С. Лилли.

Экстерналистская концепция генезиса науки вызвала резкое неприятие со стороны некоторых историков науки, которые представили альтернативную концепцию, получившую название интерналистской, или имманентной. Согласно этой концепции, наука развивается не благодаря воздействиям извне, из социальной действительности, а в результате своей внутренней эволюции, творческого напряжения самого научного мышления. К представителям этого направления относятся А. Койре, Дж. Прайс, Р. Холл, Дж. Рэнделл, Дж. Агасси.

Для представителей экстерналистского и интерналистского направлений характерно следующее: они считают, что наука - уникальное явление в истории культуры, зарождается она в период перехода от средневековья к Новому времени. В противовес позитивистским взглядам на науку, они утверждают, что научный метод - отнюдь не естественный, непосредственно данный человеку способ восприятия действительности, а формируется под воздействием различных факторов. Но понимают эти факторы они различно. Так, представители экстернализма Э. Цильзель и Дж. Нидам видят их в ломке социальных барьеров между деятельностью верхних слоев ремесленников и университетских ученых в эпоху зарождения и становления капитализма. Р. Мертон же обосновывает такие существенные черты научного метода, как рационализм и эмпиризм, влиянием протестантской этики.

Интерналист А. Койре (1892-1964) - французский философ и историк науки - видит условие возникновения науки в коренной перестройке способа мышления. Для него эта перестройка выразилась в разрушении античного представления о Космосе как о иерархическом упорядоченном мире, где каждая вещь имеет свое "естественное" место, в котором "земное" по физическим свойствам резко отличается от "небесного". Идея Космоса заменяется идеей неопределенного и бесконечного Универсума, в котором все вещи принадлежат одному и тому же уровню реальности. Как считает А. Койре, разрушение Космоса - это наиболее глубокая революция, которая была совершена в человеческих умах, и породили ее изменения философских концепций, которые выступают в качестве фундаментальных структур научного знания. Следующим моментом мыслитель выделяет геометризацию пространства, т.е. замещение конкретного пространства догалилеевской физи-

ки абстрактным и гомогенным пространством евклидовой геометрии. С его точки зрения, не наблюдение и эксперимент, хотя их значение в становлении науки он не отрицает, а создание специального языка (для него это язык математики, в частности геометрии) явилось необходимым условием экспериментирования. Койре считает, что историю научной мысли до момента возникновения уже сформированной науки необходимо разделить на три этапа, соответствующих трем различным типам мышления: 1) аристотелевская физика, 2) физика "импето", разработанная в течение XIV в., и 3) математическая физика Галилея.

Представитель экстерналистского направления, австрийский историк науки Э. Цильзель (1891-1944), замечает, что развитие человеческого мышления шло не однолинейно, а во многих качественно различных направлениях, где появление науки явилось лишь одной из его ветвей. В статье "Социологические корни науки" он вычленяет общие и специфические условия формирования науки и научного метода. Общие условия таковы:

1. С появлением раннего капитализма центр культуры перемещается из монастырей и деревень в города. Наука не могла развиваться среди духовенства и рыцарства, так как ее дух светский и невоенный. Поэтому она могла развиваться только среди горожан.

2. Конец средневековья был периодом быстрого технологического прогресса. В производстве и в военном деле стали использоваться машины, что, с одной стороны, ставило задачи для механиков и химиков, а с другой - способствовало формированию каузального мышления.

3. Капитализм с его духом предпринимательства и конкуренции разрушил присущий средневековому образу жизни и мышления традиционализм и слепую веру в авторитеты. Индивидуализм, формирующийся в обществе, явился предпосылкой научного мышления. Доверяя только себе, освобождаясь от веры в авторитеты,

ученый развивает критический дух, без которого невозможна наука. Никакое предшествующее общество не знало критического духа, так как оно не знало экономической конкуренции.

4. Феодальное общество управлялось традицией и привычкой, тогда как в становящемся капитализме важную роль играют рациональные правила управления и ведения хозяйства. А возникновение экономической рациональности способствовало развитию рациональных научных методов. Появление количественного метода, фактически не существовавшего ранее, неотделимо от духа расчетов и вычислений, присущих капиталистической экономике.

Рассматривая специфические условия, способствовавшие становлению экспериментального естествознания, Цильзель рассматривает три большие социальные группы: а) университетских ученых-схоластов, б) гуманистов и в) ремесленников и их взаимоотношения на протяжении XIV-XVI вв.

Университетский дух до середины XVI в. оставался по преимуществу средневековым и оказывал сильное сопротивление пониманию изменений внешнего мира.

Вопрос 44 Понятие реальности в частнонаучной онтологии

Отметим только принципиально важный момент. Разговор о мирах, о мире миров, о возможных мирах, о построении онтологий в настоящее время перешел из плоскости академических штудий и классического дискурса в разряд проектных разработок. Разные авторы ведут исследования и разработки концепций множественности миров и их онтологических оснований. Сами действительности социального, культурного и иных миров проектируются, конструируются, строятся, а не лежат готовыми в виде неких объектов. Об этом сказано в работах таких авторов, как В.П. Визгин, В.М. Розин, В.В. Бибихин.

Поэтому мы говорим не о том, что есть мир, а о том, как устроена по принципу действительность культурного развития, какие исходные основания необходимо положить для выстраивания ее онтологии. Ответом же и является построенная нами онтология, в которой, разумеется, используется названная философская традиция.

Пока же дадим ряд предварительных замечаний.

Вопрос об онтологии напрямую связан с современной ситуацией в мировой науке и мировой философии.

Эта ситуация понимается самыми разными авторами как кризисная, межпарадигмальная (см. также во введении и в главе 2, раздел 2). Последнее объясняется в том числе и тем, что мировая философия и психология пошли по пути англосаксонского эмпиризма. Атлантическая философия давно не является философией, она утратила онтологические корни. Утратила прежде всего потому, что потеряла главное трансцендентальный метод философствования, который разрабатывался в классической, континентальной европейской традиции в лице Платона, Р. Декарта, И. Канта, И. Фихте.

В ХХ веке этот принцип-метод воссоздавался в лице феноменологии Э. Гуссерля, онтологии М. Хайдеггера, новой антропологии М.М. Бахтина и неклассической психологии Л.С. Выготского.

В послевоенный период этот принцип пытаются реконструировать представители Мюнхенской школы трансцендентальной философии (Р. Лаут, Ф. Бадер и др). Эта школа близка к тем онтологическим построениям, которые осуществлялись в рамках Московского методологического кружка (это прежде всего работы Г.П. Щедровицкого ) и в философской топологии пути М.К.Мамардашвили (, см. также выше анализ идей этих авторов в главе 1).

Все эти названные попытки заключались в преодолении господствовавших в традиционной метафизике тенденций роста натурализма и объективизма, с одной стороны, и психологизма и гносеологизма с другой. В работах названных авторов онтология, гносеология, эпистемология, феноменология и методология связаны неразрывно в единый узел, в единую предметность, основой которой являются понимание и конструирование в акте мышления универсума действительности человека.

Действительность не задана и не предзадана до человека, до его акта мышления. В самом акте мышления предметность действительности восстанавливается, реконструируется, и ей придается онтологический статус. Через призму этого трансцендентального принципа рассматривается и вся история философии.

Вопрос 45 Теоретическое и повседневное в основаниях научного знания

Особого рассмотрения заслуживает вопрос о структуре научного знания. В ней необходимо выделить три уровня: эмпирический, теоретический, философских оснований.
На эмпирическом уровне научного знания в результате непосредственного контакта с реальностью ученые получают знания об определенных событиях, выявляют свойства интересующих их объектов или процессов, фиксируют отношения, устанавливают эмпирические закономерности.
Для выяснения специфики теоретического познания важно подчеркнуть, что теория строится с явной направленностью на объяснение объективной реальности, но описывает непосредственно она не окружающую действительность, а идеальные объекты, которые в отличие от реальных объектов характеризуются не бесконечным, а вполне определенным числом свойств. Например, такие идеальные объекты, как материальные точки, с которыми имеет дело механика, обладают очень небольшим числом свойств, а именно, массой и возможностью находиться в пространстве и времени. Идеальный объект строится так, что он полностью интеллектуально контролируется.
Теоретический уровень научного знания расчленяется на две части: фундаментальные теории, в которых ученый имеет дело с наиболее абстрактными идеальными объектами, и теории, описывающие конкретную область реальности на базе фундаментальных теорий.
Сила теории состоит в том, что она может развиваться как бы сама по себе, без прямого контакта с действительностью. Поскольку в теории мы имеем дело с интеллектуально контролируемым объектом, то теоретический объект можно, в принципе, описать как угодно детально и получить как угодно далекие следствия из исходных представлений. Если исходные абстракции верны, то и следствия из них будут верны.
Кроме эмпирического и теоретического в структуре научного знания можно выделить еще один уровень, содержащий общие представления о действительности и процессе познания - уровень философских предпосылок, философских оснований.
Например, известная дискуссия Бора и Эйнштейна по проблемам квантовой механики по сути велась именно на уровне философских оснований науки, поскольку обсуждалось, как соотнести аппарат квантовой механики с окружающим нас миром. Эйнштейн считал, что вероятностный характер предсказаний в квантовой механике обусловлен тем, что квантовая механика неполна, поскольку действительность полностью детерминистична. А Бор считал, что квантовая механика полна и отражает принципиально неустранимую вероятность, характерную для микромира.
Определенные идеи философского характера вплетены в ткань научного знания, воплощены в теориях.
Теория из аппарата описания и предсказания эмпирических данных превращается в знания тогда, когда все ее понятия получают онтологическую и гносеологическую интерпретацию.
Иногда философские основания науки ярко проявляются и становятся предметом острых дискуссий (например, в квантовой механике, теории относительности, теории эволюции, генетике и т.д.).
В то же время в науке существует много теорий, которые не вызывают споров по поводу их философских оснований, поскольку они базируются на философских представлениях, близких к общепринятым.
Необходимо отметить, что не только теоретическое, но и эмпирическое знание связано с определенными философскими представлениями.
На эмпирическом уровне знания существует определенная совокупность общих представлений о мире (о причинности, устойчивости событий и т.д.). Эти представления воспринимаются как очевидные и не выступают предметом специальных исследований. Тем не менее, они существуют, и рано или поздно меняются и на эмпирическом уровне.
Эмпирический и теоретический уровни научного знания органически связаны между собой. Теоретический уровень существует не сам по себе, а опирается на данные эмпирического уровня. Но существенно то, что и эмпирическое знание неотрывно от теоретических представлений; оно обязательно погружено в определенный теоретический контекст.
Осознание этого в методологии науки обострило вопрос о том, как же эмпирическое знание может быть критерием истинности теории?
Дело в том, что несмотря на теоретическую нагруженность, эмпирический уровень является более устойчивым, более прочным, чем теоретический. Это происходит потому, что эмпирический уровень знания погружается в такие теоретические представления, которые являются непроблематизируемыми. Эмпирией проверяется более высокий уровень теоретических построений, чем тот, что содержится в ней самой. Если бы было иначе, то получался бы логический круг, и тогда эмпирия ничего не проверяла бы в теории. Поскольку эмпирией проверяются теории другого уровня, постольку эксперимент выступает как критерий истинности теории.
При анализе структуры научного знания важно выяснить, какие теории входят в состав современной науки. А именно, входят ли в состав, например, современной физики такие теории, которые генетически связаны с современными концепциями, но созданы в прошлом? Так, механические явления сейчас описываются на базе квантовой механики. Входит ли в структуру современного физического знания классическая механика? Такие вопросы очень важны при анализе концепций современного естествознания.
Ответить на них можно исходя из представлений о том, что научная теория дает нам определенный срез действительности, но ни одна система абстракции не может охватить всего богатства действительности. Разные системы абстракции рассекают действительность в разных плоскостях. Это относится и к теориям, которые генетически связаны с современными концепциями, но созданы в прошлом. Их системы абстракций определенным образом соотносятся друг с другом, но не перекрывают друг друга. Так, по мнению В.Гейзенберга, в современной физике существует по крайней мере четыре фундаментальных замкнутых непротиворечивых теории: классическая механика, термодинамика, электродинамика, квантовая механика.
В истории науки наблюдается тенденция свести все естественнонаучное знание к единой теории, редуцировать к небольшому числу исходных фундаментальных принципов. В современной методологии науки осознана принципиальная нереализуемость такого сведения. Она связана с тем, что любая научная теория принципиально ограничена в своем интенсивном и экстенсивном развитии. Научная теория - это система определенных абстракций, при помощи которых раскрывается субординация существенных и несущественных в определенном отношении свойств действительности. В науке обязательно должны содержаться различные системы абстракций, которые не только нередуцируемы друг к другу, но рассекают действительность в разных плоскостях. Это относится и ко всему естествознанию, и к отдельным наукам - физике, химии, биологии и т.д. - которые нередуцируемы к одной теории. Одна теория не может охватить все многообразие способов познания, стилей мышления, существующих в современной науке.

Вопрос 46 Объективность, субъективность и интерсубъективность

Одна из проблем более крайних позиций в рамках новой теории имеет отношение к субъективности и объективности. Многие авторы критиковали то, что субъективность пациента наделяется особыми правами, а также заявление Реника о непреодолимой субъективности аналитика. У Швабера (Schwaber, 1983, 1990, 1996) сказано, что данное положение ведет к эксцессам, и что признание психической реальности аналитика подвергается нападкам со стороны исследователей, настойчиво утверждающих превосходство психической реальности пациента. Действительно, довольно парадоксально утверждать, что пациент может безошибочно воспринимать реальность аналитика, но не наоборот: "… Интерсубъективнный подход полагает, что пациенты делают объективные наблюдения и оценку своих аналитиков, но аналитики не могут делать реалистичных наблюдений и гипотез о своих пациентах" (Blum 1998). Некоторые добавляют к этому, что точка зрения аналитика не нуждается в обращении к более валидной реальности, чем реальность пациента, но существенно, что его точка зрения является отличной. Центральным для Габбарда (Gabbard, 1997) и других является факт, что аналитик является объектом, внешним для размышляющего сознания пациента. Не так важно, что аналитик говорит объективную истину, но важно то, что отличие ракурса, предлагаемого аналитиком, дает возможность пациенту пересмотреть и, возможно, изменить свой собственный взгляд.

Клинически мы всегда делаем эти два шага: настройка и эмпатия к внутреннему миру анализанда, и после этого - налаживание или конструирование новой разделенной реальности, в которой аналитик участвует со своим "другим" взглядом. Это тот способ, которым субъективности привносятся в обоюдный диалог и взаимное влияние. Как это может быть трудно, среди прочих описал Моделл (Modell, 1991), рассказывая о пациенте, который не мог принимать другие точки зрения. Он также думает, что одна из целей психоаналитического лечения может быть описана как "через игру слияния и разделения дать возможность пациенту участвовать в других сконструированных реальностях". Для Огдена (Ogden, 1994), Кернберга (Kernberg, 1997) и Кавелла (Cavell, 1998b) существуют две субъективности, которые встречаются в потенциальном пространстве, где аналитический третий создается обеими сторонами. Это отсылает нас к Винникотту (Winnicott, 1971) и к тому шагу в раннем развитии, который имеет решающее значение в лечении: когда ребенок начинает видеть мать как отдельный и внешний объект. В работе "Использование объекта и отношения через идентификацию" это выражено такими поэтическими словами:

"Можно сказать, что существует последовательность, где первым шагом является связанность с объектом (object-relating), а затем, в конце, - использование объекта (object-use); однако в промежутке лежит самая, может быть, трудная вещь в развитии человека; или самая досадная из всех ранних неудач, которые требуют исправления. Вещь, которая находится между связанностью и использованием, - это когда субъект размещает объект за пределами пространства своего всемогущего контроля; то есть, восприятие субъектом объекта в качестве внешнего феномена, а не в качестве проективной сущности, фактическое признание его как сущности со своими собственными правами".

Это приводит нас к точке зрения Реника на то, что он называл "непреодолимой субъективностью" аналитика (Renik 1993a, b). Что подразумевается под этим? Реник говорит: даже имплицитное притязание на то, что роль аналитика состоит в нейтральности и объективности, должно быть исключено. Влияние личностной психологии аналитика присутствует везде и не может быть редуцированно ни в каком случае. Первая часть данного утверждения верна, а вторая - нет, и я согласен с теми, кто оспаривает его утверждения. Реник не говорит: объективность - трудна, субъективность - неизбежна; но он говорит о "непреодолимости". Это означает, что мы никогда не сможем перешагнуть наш собственный взгляд на вещи, чтобы увидеть вещи под другим углом и чтобы обратиться к чему-нибудь еще, кроме собственной субъективности. Я думаю, его клинический эпизод доказывает обратное: он получает некоторый инсайт и меняет свою позицию. Из этой новой позиции Реник может сказать Этэну, что тот был прав в своем предположении о том, что аналитик не слушал его и был занят чем-то другим. Таким образом он скорректировал свою собственную субъективность, обратившись к субъективности анализанда. Почти забавно видеть, как Кавелл (1998a, b; 1999a,b) в серии статей пытается защитить итерсубъективистов от них самих, обнаруживая их ошибки в логике и рассуждениях. Она убедительно и неоспоримо критикует эпистемологические обоснования большинства их идей, включая утверждение Реника о субъективности, и мы видим, что позднее Хэнли (Hanly, 2001), Лоуф и Питман (Louw & Pitman, 2001), Игл, Волитцки и Уэйкфилд (Eagle, Wolitzky & Wakefield, 2001) и Майснер (Meissner, 2000, 2001) делают то же самое.

Давайте подробнее рассмотрим эту критику. Ошибка интерсубъективистов фундаментальна и, фактически, не имеет отношения к психоанализу. Объективности, в смысле абсолютной объективности и привилегированного знания, касающегося сознания кого-то другого, не существует. У всех нас есть свои частные идиосинкратические конструкции реальности, и на этом основании мы выносим суждения и рассматриваем вещи в субъективной перспективе. Субъективность всегда присутствует существенно и неминуемо, и это порождает предвзятый взгляд на вещи. Но здесь мы можем задать два вопроса: во-первых, значит ли это, что мы никогда не можем изменить этот взгляд, и, во-вторых, значит ли это, что этот взгляд - хотя и предвзятый - не является адекватным?

Обычно мы представляем себе объективность как знание, для которого могут быть важны другие точки зрения, кроме наших собственных, чтобы распознать, является ли что-то истинным, и за которое мы боремся, чтобы обрести больше точек зрения, чем у нас есть. Если мы посмотрим на объективность, как на понимание различных возможных перспектив и готовность скорректировать нашу субъективную точку зрения, мы увидим, что Реник подразумевает, что это невозможно, что мы не можем уменьшить нашу субъективность посредством альтернативных взглядов, и что преследовать такую цель - это ложный идеал. Утверждая это, он также отвергает наличие динамики в аналитических отношениях, и, как я уже отмечал, приведенный клинический эпизод, с моей точки зрения, демонстрирует обратное.

И еще одно: почему тот факт, что я рассматриваю что-либо в определенной, субъективной перспективе, исключает, что я вижу объект таким, каков он есть на самом деле? Кавелл в одной из своих статей приводит следующий пример: из своего дома в Беркли она наблюдает мост "Золотые ворота" (Golden Gate), иногда в облаках, иногда ночью, но - с ее точки зрения - она всегда видит именно мост. А кто-то другой с противоположной стороны видит мост со своей точки зрения, но это все тот же мост. Идея состоит в том, что определенная перспектива рассмотрения чего-либо всегда субъективна и пристрастна, однако идея, что существует нечто объективное, независимое от моего видения, также имеет определенный смысл. Предмет можно увидеть из различных перспектив, и эти перспективы придадут своеобразие моему взгляду на него, но при этом предмет остается таким, какой он есть. Итак, субъективность ничего не значит без объективности, они идут рука об руку, и одна невозможна без другой. Согласно логике, также было бы верным сказать, что субъективность идет рука об руку с интерсубъективностью, и что она невозможна без объекта и объективности. Это означает, что не имеет смысла рассматривать происходящее с пациентом до тех пор, пока не примешь, что существуют относительно стабильные психические состояния, защиты, динамика, желания, схемы и так далее, которые рассматриваются в определенной перспективе. Мы должны повторить, соглашаясь с Рэкером (Racker, 1953) и возражая Ренику, что существует субъективная объективность или относительная объективность, или разные степени объективности, и что так называемая непреодолимая субъективность - ложное утверждение. Это напоминает мне рекламные щиты, которые висели в Амстердаме несколько лет назад. Рекламный текст гласил: "И действительно, Земля круглая". Идея Реника об объективности абсолютистская, а понятие субъективности он использует на совсем другом уровне. Здесь я могу сослаться на различие между психологическим и эпистемологическим субъективизмом, как объясняют его Хэнли и Фитцпатрик (Hanly & Fitzpatrick, 2001).

В техническом смысле идея о непреодолимой субъективности связана с позицией Реника по поводу контрпереносного разыгрывания. Он думает, что мы подтвердили, не понимая того, - что на самом деле является необоснованной теорией, - что фантазия не может стать сознательной без того, чтобы быть выраженной в действии. Он концептуализирует мысль и действие как континуум и, исходя из этого, доказывает, что контрпереносное разыгрывание является необходимым условием для осознания контрпереноса. Он также занимает позицию, гласящую, что исключение контрпереносного разыгрывания не только неосуществимо как техническая цель, но даже неправильно понимается как технический идеал, к которому аналитик должен стремится. Таким образом, знание о субъективности аналитика может быть достигнуто только после разыгрывания в той или иной форме бессознательных контрпереносных чувств.

Я не думаю, что это верно в общем, и нижеследующее является лучшим способом прояснить это. Не все контрпереносные разыгрывания оказывают одинаковый эффект на пациента, и в случае сексуальных или агрессивных побуждений, ведущих к потенциальному нарушению границ и использованию пациента, мы обычно наблюдаем, что осознание предшествует разыгрыванию. Высказанное утверждение, несомненно, претендует на большую обоснованность, чем имеет на самом деле, и эти крайние примеры демонстрируют, что post-hoc осознание не является универсальным законом. Многие критики предполагают, что суждения интерсубъективистов о технике стимулируют разыгрывания с обоих сторон, и что они уводят от анализа бессознательных фантазий. Они также опасаются, что акцент на корригирующем эмоциональном опыте уменьшает эмпатию к более глубоким конфликтам, ослабляет интерпретации и ограничивает более регрессивные манифестации переноса (напр., Wasserman 1999). Эти критики утверждают, что разыгрывания требуют тщательного самонаблюдения и самоанализа, насколько это возможно, и что они не являются самыми важными моментами в продвижении анализа. Блюм (Blum, 1997) говорит, что разыгрывания и неумышленные вовлечения аналитика препятствуют аналитическому процессу и искажают его.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7