Журналистика конца XIX века

Журналистика конца XIX века

РГТУПС

Контрольная работа по духовной культуре

Журналистика XIX века

центры духовно-политических исканий

Студента первого курса 00-nЭВМ-25689

Корнилова О.И.

Смоленск 2000г.

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ 3

ВТОРЖЕНИЕ КАПИТАЛИЗМА В ПРЕССУ 80-х ГОДОВ 7

Торжество коммерции в литературно-издательском деле 7

Новая нравственная атмосфера в журналистике 8

Новый тип редактора-издателя 9

Новый тип журналиста 12

ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ В ПЕЧАТИ 80-х ГОДОВ 15

О принципах политической дифференциации прессы 15

Читатель-восьмидесятник 17

„Мелочи жизни" 18

Проблема интеллигенции 21

Список литературы 23

ВВЕДЕНИЕ

История русской журналистики является частью истории общества,

развития культуры. В ней, как в зеркале, отразились все существенные

сдвиги, которые происходили в разных областях общественной и политической

жизни страны. Особенно близка была к жизни, к насущным потребностям

русского народа демократическая печать, которая никогда, несмотря на

жестокие репрессии царизма. Прогрессивная печать 70-80-х годов прошлого

столетия не была здесь исключением.

Вторая половина XIX века и России характеризуется бурным развитием

капитализма. Крестьянская реформа 1861 года, несмотря на свой

полукрепостнический характер, создала известный простор для развития

производительных сил общества. С отменой крепостного права в стране успешно

начала развиваться промышленность, развернулось железнодорожное

строительство, увеличился товарооборот, наметилась концентрация капитала,

стали расти города. Под напором товарно-денежных отношений натуральное

крестьянское хозяйство превращалось в мелкотоварное. «Старые устои

крестьянского хозяйства и крестьянской жизни, устои, действительно

державшиеся в течение веков, пошли на слом с необыкновенной быстротой».

Крестьянство переставало быть единым «классом-сословием» крепостного

общества. Оно расслаивалось, выделяя из себя, с одной стороны, сельских

пролетариев, с другой - сельскую буржуазию. Все хозяйство становилось

капиталистическим. Россия вступала в буржуазный период. Однако новые

производственные отношения, прогрессивные по сравнению с феодальными, не

улучшили положения рабочих и крестьян. Маскируя сущность капиталистической

эксплуатации отношениями свободного найма, видимостью полной оплаты труда,

капиталисты беспощадно эксплуатировали рабочих. Монопольная собственность

на орудия и средства производства ставила наемного рабочего в полную

зависимость от предпринимателей. Для людей труда новые порядки оказались

нисколько не лучше старых. Противоречия капиталистического способа

производства давали себя знать в России уже в конце 60-х начале 70-х годов

весьма ощутимо. Количество промышленных рабочих неуклонно растет. Серьезный

размах принимает стачечное движение. В связи с этим перед русской печатью

встает масса новых вопросов.

Но непосредственные производители в России в 70- 80-е годы страдали не

только и не столько от капитализма, сколько от недостаточного развития

капитализма, от серьезных и многочисленных пережитков крепостничества. В

этом заключалась другая, не менее важная, особенность русского

пореформенного развития.

В 1861-1863 годах царскому правительству удалось подавить разрозненные

выступления крестьян, задушить национально-освободительное движение в

Польше. Часть революционно настроенной интеллигенции, не дождавшись

народной революции, перешла к тактике индивидуального террора. Участник

одного из революционных кружков Каракозов в 1866 году совершает покушение

на царя. Это дало повод царскому правительству к еще большему усилению

реакции. Прокатилась новая волна арестов. Лучшие журналы того времени

«Современник» и «Русское слово», сыгравшие важную роль в истории русского

освободительного движения, были закрыты.

Но революционная демократия не сложила оружия, не отказалась от

борьбы. Причины народного гнева, питавшего демократическое движение XIX

века, не были устранены реформами 60-х годов. Революционное движение не

потухло. Вся эпоха 1861-1905 годов насыщена борьбой и протестом широких

народных масс против пережитков крепостного права и капиталистической

эксплуатации.

Важную роль в освободительном движении 70-х годов играет

народничество, которое как господствующее течение в русской общественной

мысли оформилось значительно позднее зарождения народнических идей.

Основоположниками народнической идеологии являются Герцен и Чернышевский.

Но только на рубеже 70-х годов, после отмены крепостного права, в новых

исторических условиях, когда перед русским общественным сознанием встали

новые вопросы по сравнению с эпохой 40-х 60-Х годов, оформляется

народничество и становится господствующим течением, «господствующим

направлением» в русской общественной мысли.

Влияние народнической идеологии на все стороны общественной жизни, в

том числе и на печать, было весьма значительным. Но, став в 70-е годы

господствующими, народнические взгляды отнюдь не были единственными в

демократической литературе и журналистике разночинского этапа

освободительного движения. Не разделяли теоретических взглядов народников

Некрасов, Салтыков-Щедрин, Благосветлов и др. Именно они оставались

наиболее верными хранителями революционно-демократического наследства 60-х

годов.

Период революционного затишья в России после 60-х годов постепенно

сменяется новым нарастанием революционного движения, и к середине 70-х оно

становится весьма ощутимым. К концу 70-х годов складывается вторая

революционная ситуация. Война с Турцией, развязанная царским правительством

в 1877-1878 годах, не предотвратила назревания революции. Но выступление

народников 1 марта 1881 года, когда был совершен террористический акт над

Александром II, сыграло роль такого преждевременного выступления. Вновь

Россия была ввергнута в полосу мрачной политической реакции 80-х годов.

Но 80-е годы в России, несмотря на жестокую политическую реакцию,

характеризуются рядом знаменательных общественных событий и явлений. Все

шире и шире развертывается рабочее движение, за границей создается группа

«Освобождение труда». Лучшие представители демократической интеллигенции

преодолевают народнические иллюзии, часть из них становится на позиции

марксизма (Плеханов). В середине 80-х годов возникают первые марксистские

кружки в России. Одним из таких кружкор явилась группа Благосветлова,

которая издавала в 1885 году газету «Рабочий». В 1888 году группа

«Освобождение труда» с целью пропаганды идей марксизма в России

предпринимает издание периодического сборника «Социал-демократ. В 80-е годы

прогрессивная журналистика пополнилась новыми силами в лице таких

выдающихся писателей и публицистов, как А. П. Чехов, В. Г. Короленко. В 90-

е годы начинается журналистская деятельность А. М. Горького.

На протяжении 70-х 80-х годов русская печать оставалась в чрезвычайно

тяжелом положении. Изменения, происшедшие в стране, по существу никак его

не изменили. По-прежнему всякое проявление свободомыслия в печати

беспощадно подавлялось самодержавием. Юридически положение прессы к началу

70-х годов определялось «Временными правилами о печати 18.66 года», которые

заменили все предыдущие распоряжения и законы о печати. По этим правилам от

предварительной цензуры освобождались столичные ежедневные газеты и журналы

(сохранялась цензура наблюдающая), а также книги, объемом более 10 печатных

листов. Под предварительной цензурой оставались иллюстрированные,

сатирические издания и вся провинциальная печать.

В случае нарушения газетой или журналом каких-либо законов, в том

числе и законов о печати, министр внутренних дел имел право делать

издателям освобожденных от предварительной цензуры печатных органов

предостережения и при третьем нарушении приостанавливать издание на срок до

шести месяцев. Он имел право возбуждать судебное преследование

периодических изданий. Только по суду должны были решаться дела о полном

прекращении издания. Однако это не помешало правительству уже в 1866 году

закрыть журналы «Современник» и «Русское слово», не соблюдая закона 1865

года.

Положение прессы, несмотря на восторги либералов по поводу реформы

печати, не только не улучшилось, а наоборот, ухудшилось, особенно для

демократических изданий. Во-первых, далеко не все журналы и газеты были

освобождены от предварительной цензуры, как это было обещано во «Временных

правилах о печати 1865 года». В Петербурге, например, в 1879 году из 149

изданий 79 оставались под предварительной цензурой. Во-вторых, в конце 60-

х, в 70-е годы было издано множество общих законов и частных распоряжений

по цензуре, запрещавших прессе освещать наиболее важные политические

вопросы, ставивших прессу под власть царских администраторов всех рангов,

от министра внутренних дел до губернатора. Даже либеральные издания вскоре

стали выражать недовольство положением прессы в России. Логическим

завершением этой политики явился закон о печати 1882 года, утвердивший

полный административный произвол над прессой. Совещанию четырех министров

было предоставлено право прекращать издание любого периодического органа,

лишать прав издателей и редакторов продолжать деятельность в случае

обнаружения вредного направления.

Правительство с большой настороженностью и внимательностью относилось

ко всем критическим материалам в свой адрес и на страницах иностранной

печати. Не раз русская легальная печать, например, в осторожных выражениях,

а нелегальная в самых резких, указывала на факты жестокого обращения в

Сибири с политическими заключенными. Правительство оставалось абсолютно

глухим ко всем этим сообщениям. Но вот на страницах ньюйорского журнала

«The Century illustrated Monthly Magazin» появилась серия статей

американского журналиста Джорджа Кеннана «Сибирь и ссыльная система»,

написанная после посещения им Сибири в 1885-1886 годах, и правительство

сразу забеспокоилось о своем престиже, проявило явную нервозность, стремясь

опровергнуть неопровержимые факты. В 1894 году царское правительство

запретило распространение очерков Кеннана, вышедших отдельной книгой. «Как

ни странно, но это правда, на русские правящие круги большее впечатление

производит европейская молва, чем вопли всей России от Белого до Черного

моря», справедливо негодовал в связи с такими случаями Степняк-Кравчинский.

Преследуя я изгоняя критику из периодической печати, царское

правительство, таким образом, объективно содействовало накоплению того

взрывчатого революционного материала, на уничтожение которого субъективно

тратило все свои усилия. Объективная деятельность правительства давала,

однако, более ощутимые результаты, чем его субъективные усилия. Под напором

быстрой концентрации противоречий Россия приближалась к своей первой

революции к 1905 году. В том году, вспоминая 80-е годы, кадетский летописец

печати В. Розенберг с горьким упреком по адресу правительства писал:

«Многое из того, что заботит и занимает русское общество, что составляет

для него истинную злобу дня, если и появляется в русской печати, то не

иначе как потеряв интерес новизны и даже современности. О многих событиях

русской жизни, не о таких, которые составляют дипломатическую или только

канцелярскую тайну, а о таких, которые совершаются у всех на глазах, на

улицах, в общественных собраниях и других доступных публике местах, русская

печать обыкновенно дает отчет лишь по воспоминаниям современников». Да,

если бы правительство в свое время послушалось либеральных советчиков, оно,

вероятно, смогло бы на некоторое время «отсрочить» этот «неприятный» год.

Но правительство, выражавшее интересы дворянского сословия, в силу своего

классового характера не в состоянии было принять на вооружение «умные»

советы русских либералов. Своими действиями оно все более подтверждало

взгляд марксистской печати, что спасение не в орудии критики, а в критике

оружием.

Реакционная политика Александра III и его сатрапа обер-прокурора

святейшего синода Победоносцева привела после закрытия в 1884 году

«Отечественных записок» и фактического прекращения издания журнала «Дело»

как демократического к серьезному изменению характера всей легальной

печати. В России продолжали выходить лишь либерально-буржуазные, либерально-

народнические журналы и газеты да реакционная пресса Сувориных и Катковых.

Журналистам-демократам, оставшимся на свободе и верным традициям 60-х 70-х

годов, в 80-е годы пришлось сотрудничать в этих либеральных изданиях.

Характер освободительного движения и исключительно тяжелое положение

легальной прессы в России заставили в 70-80-е годы революционеров наладить

издание ряда нелегальных газет и журналов сначала за границей (по примеру

«Колокола» Герцена и Огарева), а затем и в самой России. Эта печать,

свободная от цензурного гнета, стоит особняком в истории русской

журналистики, но без нее картина развития нашей печати в 70-80-е годы была

бы неполной. Но существование этой печати лишний раз иллюстрирует

невыносимое положение журналистики в России, отсутствие свободы слова, за

которую так горячо ратовал А. И. Герцен в «Полярной звезде» и «Колоколе».

«Двести лет существует печать в России и до сегодняшнего дня она

находится под позорным игом цензуры, - писали питерские большевики в

листовке «О 200-летии русской печати» 3 января 1903 года. До сегодняшнего

дня честное печатное слово преследуется, как самый опасный враг!».

Сказать правду, даже намекнуть на нее всегда считалось у нас

государственным преступлением. На писателей, способных обмолвиться истиной,

царское правительство всегда смотрело, как на своих личных врагов. Нет

почти ни одного более или менее выдающегося писателя, который бы не

подвергался царской немилости, а все лучшие из них побывали в ссылке, на

каторге, в остроге. Другие спасались только тем, что бежали за границу. Вся

история русской литературы - это история постоянной борьбы царского

самодержавия с правдивым и свободным словом». Эти слова являются точной

характеристикой положения печати в царской России и могут быть целиком

отнесены к 70-80-м годам XIX века.

Русская революционная демократия создала в 6.0-е годы замечательные по

своему политическому содержанию печатные органы: «Современник», «Русское

слово», «Искра». Это были лучшие журналы XIX века. Они сыграли выдающуюся

роль в развертывании освободительной борьбы против крепостничества.

«Современник» и «Русское слово» были подлинными руководителями передового

общественного мнения, воспитателями смелых борцов против самодержавия. Их

пример и традиции во многом определили развитие демократической печати 70-х

80-х годов, в первую очередь характер и направление журнала «Отечественные

записки» Некрасова и Салтыкова-Щедрина.

ВТОРЖЕНИЕ КАПИТАЛИЗМА В ПРЕССУ 80-х ГОДОВ

Это был один из парадоксов, истории развитие капитализма в России

отрицалось на страницах печати (народнической), а печать сама по себе

являла собой яркое подтверждение бурного развития капиталистических

производственных отношений в экономике России. Если бы народники отвратили

свой зачарованный взор от общины и присмотрелись к тем процессам, которые

происходили в печати 80-х годов, они вряд ли смогли бы упорствовать в своих

взглядах.

Что это были за процессы?

Торжество коммерции в литературно-издательском деле

Среди издателей журналов в начале XIX века значились такие литераторы,

как Карамзин, Рылеев, Пушкин, Полевой, Сенковский, Надеждин, Булганин и др.

При всей равнозначности этих имен они имели одну общность: это были имена

известных в свое время (в некоторых случаях эта известность перешагнула

через все времена) литераторов. Они основывали журналы и газеты на свои

средства и не ставили перед собой задачу извлечения из этого дела прибыли.

Их целью была пропаганда своих взглядов на литературу и искусство, на

общественно-политические проблемы, насколько это дозволялось цензурой.

Словом, это была трибуна самовыражения творческой личности в первую

очередь. Естественно, коммерческая сторона принималась во внимание: чтобы

предпринятое издание не принесло ущерба редактору-издателю или не разорило

его совсем только в такой степени.

В середине века появляются признаки нового отношения к издательскому

делу как к выгодному коммерческому предприятию. Пожалуй, нагляднее всего

эта трансформация проявилась на судьбе одного из ведущих издателей XIX века

А. А. Краевского. Еще в «Отечественных записках», которые он начал

издавать с 1839 года, проявились предпринимательские «способности»

Краевского. Подобрав круг талантливых сотрудников, он, используя их

непрактичность в финансовых вопросах, сделал из журнала средство личного

обогащения, весьма выгодное коммерческое предприятие. В 40-х годах он еще

заявлял о себе как литератор: в 1848 году, например, опубликовал свою

печально знаменитую статью «Россия и Западная Европа в настоящую минуту».

Позднее, однако, он совершенно отошел от литературной деятельности, целиком

посвятив себя издательскому бизнесу. В 1868 году Краевский стал лишь

номинальным редактором «Отечественных записок» фактическим редактором был

Н. А. Некрасов. А с 1877 года он и юридически низложил с себя редакторские

полномочия, передав их Щедрину. Тот же путь проделал Краевский и в

издававшейся им с 1863 года газете «Голос». Уже с 1871 года он стал лишь

издателем газеты, а не издателем-редактором. Редактирование было возложено

на либерального историка В. А. Бильбасова. К концу жизни Краевский стал

миллионером-меценатом на поприще учебных заведений; журналистика уже совсем

мало интересовала его своим содержанием, а только как способ извлечения

денег.

Особенно широкий размах предпринимательская деятельность получила в

газетном деле. До 60-х годов издание частных газет в России носило

эпизодический характер в силу целого ряда причин: получение разрешения на

издание частной газеты было сопряжено с большими трудностями, газеты не

имели права освещать политические новости, им запрещалось публиковать

объявления, без которых газетное предприятие не только не приносило

прибыли, но нередко давало лишь убыток. Поэтому газеты, как правило, носили

официальный характер, так как субсидировались министерствами и ведомствами

и от их имени издавались. Такой же чиновничий характер носили и местные

газеты губернские ведомости.

Общий политический подъем 60-х годов создал более благоприятные

условия для издания частных газет. Смягчение условий для получения

разрешения на издание газеты последовало за «Временными правилами о печати»

1865 года.

Сами «Временные правила» мало что изменили в формальной процедуре

приобретения права на новое издание, но в целом они создали более

благоприятную обстановку в разрешении этого вопроса. Вот как об этом пишет

К. К. Арсеньев: «При действии закона 6 апреля 1865 года порядок разрешения

новых периодических изданий остался прежний: оно продолжало зависеть

всецело от усмотрения министра внутренних дел равно как освобождение или не

освобождение вновь основываемого издания от предварительной цензуры.

Дискреционной власти министра было предоставлено и утверждение редактора,

переход издательских прав из одних рук в другие не требовал соглашения

администрации». Тут же, однако, Арсеньев добавляет: «Основание новых газет

и журналов не встречало особых препятствий; в течение пяти лет (1865-1869)

их разрешено около ста, и многим из них было дано право выходить без

предварительной цензуры».

В 1862 году издатели газет получили право на публикацию частных

объявлений. А с созданием «Русского телеграфного агентства» в 1866 году

свежая политическая информация стала предметом купли и продажи во

всероссийском масштабе. Все это привело к резкому увеличению общего

количества газет, в процентном отношении их рост обгонял рост журналов:

общественно-политичёских газет возникало примерно в два раза больше, чем

общественно-политических журналов. Н. М. Лисовский, например, сообщает, что

в 1878 году возникло 5 новых журналов и 10 газет, в 1879 - 7 журналов и 11

газет, в 1880 - 5 журналов и 9 газет, » 1881 году 14 журналов и 28 газет.

Затем включаются тормоза реакции, и количество новых изданий начинает

уменьшаться, при некотором преобладании, однако, роста газет. В 1882 году

появилось 8 новых журналов и 17 газет, в 1883 - 3 журнала и 10 газет, в

1885 - 7 журналов и 9 газет, в 1883 - 4 журнала и 5 газет, в 1890 - 5

журналов и 5 газет, в 1892 - 4 журнала и 6 газет, в 1895 году - 6 журналов

и 9 газет.

Сами журналы в этот период писали с нескрываемой тревогой, что «время

журналов проходит и наступает новый литературный период газет». Причем,

как правило, газеты обладали более широкой читательской аудиторией. «И в

Петербурге, и в Москве некоторые газеты насчитывают более 10000

подписчиков, между тем, как ни один журнал не имеет и половины такой

подписки». Словом: «Газетная эпоха шла навстречу журнальной...».

Если бы появление каждого нового издания не вызвало гримасу

раздражения у Победоносцева, если бы в период реакции не усилились

преграды на пути организации нового журнала или газеты, рост периодической

печати был бы более бурным и заметным. Хорошо поставленная газета стала

прибыльным предприем

Кто же создал-то эту гнусную прессу, столь характерную для

восьмидесятых и девяностых годов России, как не он Константин Петрович

Победоносцев со своими высоко поставленными орудиями и со своими

низкопоклонными помощниками и прислужниками? Кто загасил политическую мысль

шестидесятых и семидесятых годов, убил грубою силою журнал и серьезную

газету и бросил в публику как суррогат общественного мнения органы

безразличной информации («большая пресса») и органы просто сплетни и

кафешантанной грязи? Кто вырвал периодическую печать из рук Стасюлевичей,

Салтыковых, Михайловских, Елисеевых, чтобы обратить ее в наложницу

сутенеров, сидельцев питейного дома, молодцов кафешантанных, сыщиков или

лакеев, угодивших Каткову либо самому Победоносцеву искусным подаванием

шубы? Кто низвел печать до такого откупного унижения, что прихлебатели г.

Победоносцева, получив через него разрешение на журнал или газету,

устраивали потом своеобразные аукционы с вымогательством, какой перекупщик

даст больше».

Вывод можно сделать только один: не в силах задержать процесс развития

буржуазной прессы, лидеры реакции направили этот процесс в одно русло в

русло бульварной журналистики. Тем самым реакция способствовала резкому

падению нравов в журналистике, усилила отрицательные явления в печати,

связанные с расцветом в журналистике буржуазного предпринимательства.

Новая нравственная атмосфера в журналистике

Журналисты 60-70-х годов, дожившие и доработавшие до 80-х, независимо

от их идейной принадлежности к тому или иному политическому лагерю

испытывали много горьких чувств, наблюдая воцарившиеся в журналистском мире

нравы и обычаи. Что же вызывало их растерянность, а порой и негодование при

чтении новых газет и журналов и при знакомстве с новой журналистской

средой?

Безыдейность, отсутствие ясного, четкого направления в большинстве

буржуазных периодических изданий, особенно в газетах. И не то, что бы это

было не дано новым редакторам или их сотрудникам, а просто к этому никто не

стремился. Ибо это было опасно и невыгодно. Гораздо безопаснее было

следовать за правительственным курсом, позволяя себе изредка нападки на

отдельные промахи царских сановников.

Измельчение идеалов в журналистике сопровождалось развитием

буржуазного предпринимательства в газетном и журнальном деле, ростом таких

явлений, как взяточничество, вымогательство, лживость, сенсационность и

т.д. Контраст между печатью 80-х годов и печатью годов 60-х был так велик,

что это повергало представителей передовой русской журналистики в

недоумение и вместе с негодованием вызывало у них чувство растерянности. С

болью в сердце Н. В. Шелгунов пишет, что в 80-е годы «печать вынула сама из

себя душу и лишилась всякого содержания». Волнением и скорбью наполнен

монолог Щедрина о печати 80-х годов: «Нет, никогда! никогда, даже в самые

черные дни, я не мог представить себе, чтобы сила печати могла

осуществиться в тех поразительных формах, в каких я узнал ее здесь, в эту

минуту! Каким образом это случилось? Какое злое волшебство передало эту

силу в руки Подхалимовых, сделало ее орудием для обложения сборами

«брюханов»? Когда это произошло? и так-таки никто этой перестановки не

заметил?» («Пестрые письма», т. XVI, стр. 338).

Заметить этот процесс действительно было нелегко. Начался он в 70-х

годах исподволь, а, попав в полосу политической реакции 80-х годов, стал

протекать с невероятной скоростью, оглушая современников своими пагубными

результатами.

Нравы, воцарившиеся в печати в 80-е годы, к сожалению, не стали

временным фактором в развитии русской буржуазной журналистики. Бесспорно, в

периоды последующих революционных подъемов они не проявлялись в столь

отчетливой и резкой форме, как в периоды реакционных эпох. Но основные

черты буржуазной печати, рожденной 80-ми годами, остались стабильными.

Наблюдая за этими нравами на примере деятельности типично буржуазной газеты

«Новое время», В. И. Ленин в 1914 году в статье «Капитализм и печать» писал

о тех пороках, которые впервые «расцвели» в русской журналистике в 80-е

годы.

Новый тип редактора-издателя

Носителями новой нравственности в журналистике были, естественно,

разные люди. Что привело их в журналистику 80-х годов? Среди множества

дорог в буржуазном журналистском мире 80-х годов угадываются столбовые

магистрали пути, которыми шли многие. Рассмотрим наиболее характерные из

них.

Совершенно неслучайно бывший тапер публичного дома Очищенный

редактирует в «Пестрых рассказах» Щедрина ассенизационно-любострастную

газету «Краса Демидрона». Как всегда, Щедрин сумел выразить самое главное в

самой лаконичной форме, это был наиболее характерный путь для издателя

бульварной газеты. Человек, познавший дно жизни, бывший лавочник, владелец

харчевни, содержатель ночлежки или гостиницы сомнительного назначения,

вдруг загорался идеей издавать свою газету и скоро добивался успеха на этом

пути. Причина успеха коренилась в отличном знании того нового читательского

слоя, на который это издание ориентировалось и о котором речь пойдет ниже.

Этот новый читатель сначала проходил перед будущим издателем как

потребитель материальных благ, удовольствий и развлечений. Для такого

потребителя издателю бульварной газеты ничего не стоило составить затем

«меню» духовных блюд его вкусы были хорошо изучены. Оборотистость мелкого

предпринимателя, мелкого хозяйчика или просто мелкого жулика-спекулянта

также сопутствовала успеху. «Они явились в литературу «на ловлю счастья»

если не за каменными палатами, то за новыми брюками и тому подобными

житейскими благами».

Именно таким путем пришел в журналистику 80-х годов Николай Иванович

Пастухов, редактор и издатель ежедневной бульварной газеты «Московский

листок», выходившей в Москве с 1 августа 1881 года по январь 1918 года.

Малограмотный крестьянин после реформы 1861 года пришел в Москву и основал

кабак у Арбатских ворот. Среди постоянных посетителей кабачка извозчиков,

мастеровых и бродяг были и бездомные студенты университета, которым

Пастухов по широте своей души иногда давал пристанище. Двое из этих

студентов филолог Жеребцов, в будущем провинциальный учитель, и юрист

Плевако, в будущем известный русский адвокат, сотрудничали в газете

«Русские ведомости», вернее подкармливались в ней хроникерской работой.

Кабак Пастухова они в этом случае использовали по примеру других газетчиков

как место собирания городских новостей и место составления заметок. Весь

«творческий процесс» по созданию мелкой газетной хроники развертывался на

глазах у Пастухова. Этот способ добывания денег понравился Пастухову, и он

скоро сам стал искать новости и описывать их, как мог. Его безграмотные

заметки двое студентов сначала обрабатывали и сдавали в газету за своей

подписью. Но скоро Пастухов набил руку и обрел полную самостоятельность.

Более того, он стал едва ли не самым оперативным московским репортером.

Никто лучше Пастухова не был осведомлен о жизни московского купечества,

мещанства, об уличных скандалах и происшествиях. «Пастухов в «Современных

известиях» под псевдонимом «Старый знакомый» каждую субботу писал

московский фельетон, где, как тогда говорилось, «прохватывал и протаскивал»

купца и обывателя, не щадя интимной жизни.

Москва читала эти фельетоны «взасос».

И вот Пастухов берется, наконец, за свое собственное издательское

«дело». Основанная им газета «Московский листок» стала самым популярным

изданием среди городского мещанства. Основные отделы газеты «По улицам и

переулкам», «Советы и ответы», «По городам и селам» впервые пролили свет

на частную жизнь купечества, сделали предметом широкой гласности

подробности городской жизни, а порой просто бытовые сплетни. Некоторые

исследователи при упоминании Пастуховского издания считают обязательным

привести две-три наиболее анекдотические заметки из серии «Советов и

ответов». Например: «Купцу Федору Ивановичу. Что за женой-то не

поглядываешь? Спохватишься, да будет поздно»; «Васе из Рогожской. Тухлой

солониной торгуешь, а певице-венгерке у Яра бриллианты даришь. Как бы

Матрена Филипьевна не прознала». Причем, как правило, при этом

подчеркивается, что «это придавало газете Пастухова скандальный характер».

Но вся суть дела в том, что это лишь одна сторона газетной деятельности

Пастухова. Упрек, брошенный Васе из Рогожской за торговлю солониной, вовсе

не был случайным. Пастухов был известен в журналистских кругах как человек,

нетерпимо относившийся к человеческой несправедливости. До протеста против

социальной несправедливости, он, разумеется, никогда осознанно не

поднимался. Но иногда его протест против человеческой несправедливости

объективно совпадал по своей направленности с социальным протестом.

Так было, например, с нашумевшей публикацией в газете романа

«Разбойник Чуркин», автором которого являлся сам Пастухов. При всей своей

лубочности этот роман героизировал народного заступника удалого разбойника

Чуркина, который, как установлено, являлся лицом вполне реальным. «Чуркин

не вымышленное лицо, он крестьянин деревни Барской, ныне Орехово-зуевского

уезда, Законоорской волости. А.Л. Перегудов в своем очерке «Гуслица»

(«Новый мир», 1927, № 6) рассказывал между прочим и о Чуркине со слов его

двух братьев, теперь глубоких стариков: «В молодости Чуркин работал на

одной из красильных фабрик «Гуслицы». Видя притеснения и несправедливость

фабрикантов и властей, он «взбунтовался»; за это он попал в тюрьму; убежав

из тюрьмы, «ушел в разбойники». Разбойничал он около 20 лет. Богачей и

фабрикантов обложил данью, которую собирал каждый месяц. Бедных не трогал,

помогал им: кому избу поставит, кому лошадь купит...». Несмотря на то, что

роман был украшен литературщиной самого дурного свойства, свои симпатичные

черты не только в чисто психологическом, но и в социальном аспекте Чуркин

под пером Пастухова не утратил. Во всяком случае интерес к роману нельзя

объяснить, как это подчас делается, лишь любопытством самого низкого сорта.

Есть свидетельства того, что роман пользовался большой популярностью не

только среди городского мещанства, но и среди городских низов, среди

работников фабрик и заводов.

В период реакции роман Пастухова местами звучал как вызов

существующему порядку вещей, хотя автор субъективно был далек от такой

смелости. Власти так и расценили произведение Пастухова. Началась переписка

по жандармским и иным каналам о вредности «Разбойника Чуркина». И, как

указывалось, даже в переписке К.П. Победоносцева есть об этом упоминание.

Участь романа решил разговор между Пастуховым и Катковым. Пригласив к

себе Пастухова, Катков бесцеремонно потребовал:

«- Ты своего Чуркина брось!

- Помилуйте, Михаил Никифорович, да это мой кормилец,

- И все-таки брось! Нехорошо.

- Из-за него газета пошла.

- Ты своим Чуркиным потакаешь дурным инстинктам. Нельзя этого. Брось!

- Да как же на самой середине бросить? Как раз самые интересные

похождения его пошли.

- Ничего не значит. Сейчас где твой разбойник?

- В лесу. Его полиция захватила, а он от нее отбился, да в лес...

- Вот и отлично! Придави его деревом и конец».

Меньше всего, думается, Катков в этом разговоре руководствовался

конкурентными соображениями, хотя и они не были, наверное, забыты. Во

всяком случае о потакании «дурным инстинктам», что на языке охранителей

всегда означало «бунтарские выступления», он говорил совершенно искренне.

Пастухов, очевидно, хорошо был наслышан о всесилии Каткова в области

печати. Внушение Каткова произвело на него достаточно сильное впечатление,

он выполнил указание редактора «Московских ведомостей» почти буквально:

Чуркин был убит молнией под деревом. Печатание романа неожиданно для

читателей прекратилось.

Пастухов обладал еще двумя качествами, на этот раз тесно-связанными с

его положением быстро разбогатевшего человека. Это был типично русский

купец, не мелочный, с широкой душой, и широким жестом, но с ярко выраженной

склонностью к самодурству.

Немало было редакторов, похожих на Пастухова. Каждый имел свою судьбу,

несхожую с судьбой другого, много своеобразного было и в стиле их

редакторской деятельности. Но главное, что их объединяло и коренным образом

отличало от редакторов старого типа, от редакторов 60-х годов, откровенное

отрицание какого-либо направления для своих изданий. На деле это приводило

к простому следованию за правительственным курсом, к полной поддержке

реакции. Та или иная степень реакционности всегда наличествовала в

редактируемых ими изданиях. Вместе с изрядной дозой бульварности она

составляла неповторимость их лика.

Новый тип журналиста

80-е годы создали не только новый тип редакторов, но и совершенно

новый тип сотрудников газет и журналов.

Старый журналист придерживался, как правило, какого-либо направления,

сотрудничество в газете или журнале другого направления он считал

совершенно немыслимым для себя. Журналист нового типа, напротив, совершенно

не признавал никаких убеждений, обязательных для себя, и не ограничивал

себя сотрудничеством в определенных газетах и журналах.

Старый журналист измерял качество своих выступлений в печати силой

идейного воздействия их на читательскую аудиторию. Журналист-восьмидесятник

заботился прежде всего о необычности, о сенсационности описываемых им

событий и фактов, о скорости их литературной обработки и доставки в

редакцию.

Старый журналист был бессребреником по преимуществу. Для него главным

было опубликование материала, особое удовлетворение при этом он испытывал

от значительного общественного резонанса, произведенного им. Журналист

школы 80-х годов откровенно стремился лишь к получению гонорара за свою

публикацию. В редакции могли придать сообщаемым им сведениям прямо

противоположный смысл это его мало волновало. Лишь бы сполна был выплачен

гонорар. Наиболее подходящим для сотрудничества он считал то издание, в

котором был самый высокий гонорар.

Старый журналист заботился о своей не только литературной, но и чисто

человеческой, моральной репутации. Для него было не безразлично, что о нем

будут говорить как о человеке в симпатизирующих ему читательских и

литературных кругах. Журналист-восьмидесятник этим не был озабочен. Солгать

или оклеветать в газете, подебоширить, прослыть пьяницей за ее пределами не

считалось предосудительным. Напротив, в обиходе была бравада лихостью,

умением лгать и напиваться до потери сознания.

Моральный облик журналиста пал так низко, что само слово журналист

почти вышло из употребления. Оно использовалось в крайних случаях, когда

надо было подчеркнуть уважительность к лицу, причастному к сотрудничеству в

журнале какого-либо определенного идейного направления. В других случаях

сотрудника журнала и особенно газеты стали называть «репортером»,

независимо от того, занимался он в основном репортажем в газете или был

автором корреспонденции, хроникерских заметок, рецензий, фельетонов,

передовых статей. Сохраняло это понятие и свой узкий смысл, но чаще всего

оно употреблялось расширительно для обозначения профессии журналиста. Быть

может, слово это на русскую почву было перенесено и несколько раньше в 70-

х годах. Но широко использоваться оно стало только в 80-е годы. Именно 80-е

годы создали наиболее благоприятную почву для утраты тех качеств, которые

были заложены в понятии «журналист», и для роста тех, которые были

сопряжены с понятием «репортер». «Быстро сформировалась порода продажной

журналистики, наглая, беспринципная, уверенная в том, что ей все позволено

и что можно безнаказанно издеваться над демократией, над социализмом, над

элементарной порядочностью».

Понятия «репортер», «газетчик», «хроникер» употреблялись не иначе как

с презрительным оттенком. Причем такое отношение к газетным работникам

«мелкой прессы» было широко распространено как в крайне правых, так и в

левых, демократических кругах. Репортер-восьмидесятник стал объектом

всеобщего презрения и осмеяния. «Газетчик - значит, по меньшей мере, жулик,

в чем ты и сам не раз убеждался» - писал А. П. Чехов своему брату 13 мая

1883 года.

В эти годы Чехов создает несколько литературных портретов своих

«коллег», главным образом провинциальных журналистов, каждый раз, имея в

виду крайне низкий общественный вес представителя прессы в 80-е годы. Не

случайно журналист Иван Никитич (рассказ «Корреспондент», журнал

«Будильник» № 20, 21, май 1882 г.), приглашенный на свадьбу, жалкий

конфузливый человек, над которым дико измываются хозяева и гости, после

нескольких рюмок вина на потеху всем присутствовавшим ударился в

воспоминания о своей работе в былые годы: «Прежде что ни писака был, то

богатырь, рыцарь без страха и упрека, мученик, страдалец и правдивый

человек. А теперь? Взгляни русская земля, на пишущих сынов своих и

устыдись! Где вы, истинные писатели, публицисты и другие ратоборцы и

Страницы: 1, 2