Сниженная лексика английского языка и ее перевод на русский язык (на примере переводов романа С. Кинга “Долгий путь”)

Сниженная лексика английского языка и ее перевод на русский язык (на примере переводов романа С. Кинга “Долгий путь”)

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ…………………………………………………...………………………………….3

ГЛАВА I. СНИЖЕННАЯ ЛЕКСИКА СОВРЕМЕННОГО АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА И ЕЕ ФУНКЦИИ В

ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ…………………………………………...7

1.1 Процесс демократизации современного английского языка……………….....7

1.2 Понятие «сниженная»/разговорная лексика

1.3 Классификационные стратегии разговорной лексики

ГЛАВА II. ПЕРЕВОД СНИЖЕННОЙ ЛЕКСИКИ АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА НА РУССКИЙ

ЯЗЫК…………………………………………………………………..…………..15

2.1 Проблема перевода сниженной лексики английского языка……………..…15

2.2 Критерии качества перевода сниженной лексики……...……………………...18

2.3 Виды переводческой трансформации в переводах сниженной лексики романа

С. Кинга «Долгий путь»…………………………………………………………25

ЗАКЛЮЧЕНИЕ…………………………………………………………………………………32

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ……………………………………………………………………...34

ВВЕДЕНИЕ

Быстрое развитие информационных технологий и средств коммуникации,

однополюсная картина мира позволяют в настоящее время говорить о процессах

глобализации в мировом сообществе. Это, с одной стороны, приводит к

унификации и стандартизации мировых культур, а с другой стороны, повышает

самосознание некоторых представителей национальных культур, выводит на

первое место желание сохранить специфику и особенности своей культуры при

уважении к представителям других культур и разумном приятии самих этих

культур.

Возрастает роль переводчика художественной литературы – как связующего

звена в межкультурной коммуникации. На плечи переводчика ложится

ответственность за адекватную передачу художественного текста. Искусство

«донести автора» до читателя заключается теперь не только в умении

передать текст без нарушения узуальных норм переводящего языка, но и при

максимальном отражении культурных (ментальных) особенностей языка

оригинала.

Одним из «проблемных» пластов лексики любого языка при этом остается

пласт сниженной лексики, наиболее близкий к живой коммуникации, наиболее

ярко отражающий менталитет носителей языка, зачастую идиоматичный.

В современной мировой литературе при ее стремлении к натурализму

разговорная (сниженная) лексика представлена в полной мере, начиная от

просторечий и заканчивая табуированной лексикой. И хотя отношение к ней

неоднозначно, но эта лексика составляет достаточно весомую, совершенно

неотъемлемую часть лексикона. Как считает В.Д. Девкин, без знания

разговорно окрашенной лексики при изучении иностранного языка обойтись

невозможно. Знакомство с разговорной лексикой нужно, чтобы понимать

обиходную речь, чтобы овладеть важной частью лингвострановедения, чтобы

уметь расшифровать подтекст, остроты, ассоциативный план высказываний

[Девкин 1994: 5], без чего не может обойтись хороший переводчик,

стремящийся максимально сблизить читателя с автором.

Целью данной работы является попытка выявить особенности перевода

сниженной лексики английского языка в художественном тексте.

Для достижения цели были поставлены следующие задачи:

1) определить понятие «сниженная лексика»;

2) рассмотреть существующие классификационные стратегии

английской сниженной лексики;

3) определить способы перевода сниженной лексики,

функционирующей в художественном тексте, на русский язык.

Материалом исследования послужил роман С. Кинга «Долгий путь» и его

переводы, выполненные А. Георгиевым[1] и В. Вадимовым[2].

Выбор автора и произведения неслучаен. Стивен Эдвин Кинг (Stephen

Edwin King) бесспорно является знаковой фигурой в англоязычной

натуралистической литературе XX века. Автор ряда нашумевших, зачастую

культовых романов и новелл, большинство из которых были экранизированы

(“Pet Cemetery”, “The Running Man”, “The Shining”), известен во всем мире,

его произведения переведены более чем на сто языков мира. При этом люди

мало знакомые с творчеством С. Кинга видят в нем лишь коммерческого

«клепателя ужастиков», в чем неосознанно им помогают сами поклонники

автора, навесившие на него ярлык «Короля[3] Ужасов» [Стивен Кинг.ru 2004].

Подобные мнения способен развеять роман «Долгий путь» (написан под

псевдонимом Р. Бахмана), проблематикой которого является американская

страсть к шоу, достигающая порой чудовищных масштабов. Герои романа

участвуют в телешоу “Long Walk” – в марафоне на выживание, где всякий

неспособный двигаться дальше будет убит. Дикая игра, участники которой –

подростки, едва достигшие совершеннолетия, транслируется в национальном

эфире.

Взаимоотношения «игроков», идущих на смерть, их внезапное осознание

всего ужаса ситуации накладывают отпечаток на язык романа, изобилующий

сниженной, часто – табуированной лексикой, не вызывающей при этом у

читателя негативного восприятия подобного литературного приема, потому что

иначе невозможно было бы правдиво отразить весь накал страстей между

героями – от ненависти и до любви. По мнению известного переводчика К.А.

Свасьяна, «…лексика подчиняется не только правилам салонной поэтики, но и

правилам поэтики катастрофы, и требовать от задыхающегося, чтобы он следил

за выражениями и демонстрировал мастерство по части эвфемизмов, такой же

нонсенс, как отредактировать ветхозаветных пророков (с их не меньшим

ассортиментом брани) в духе эстетики классицизма и заставить их выражаться

с учтивостью героев Расина» [Свасьян 1997: 670].

ГЛАВА I. СНИЖЕННАЯ ЛЕКСИКА СОВРЕМЕННОГО АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА И ЕЕ ФУНКЦИИ В

ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ

1.1 Процесс демократизации современного английского языка

Развитые естественные языки проявляют себя в различных стилях; нельзя

сводить представление о языке к его кодифицированному варианту – с этим

утверждением соглашаются в настоящее время большинство филологов и приводят

в качестве доказательства результаты стилистического анализа литературных

произведений [Елистратов 1994: 32].

Оказывается, письменные тексты, хотя они отображают лишь малую долю

всевозможных говоров и в них слышны только отдельные звуки живой уличной

речи, доказывают существование всевозможных «подъязыков» в разные культурно-

исторические эпохи. При этом именно те тексты, в которых использован

потенциал так называемых сниженных стилей, являются наиболее богатыми,

экспрессивными, волнующими современного читателя.

В России в перестроечное время произошел настоящий «бум» в изучении

сниженных стилей русского языка. Это было обусловлено взрывом гражданских и

языковых свобод. Стремительные социальные перемены повлекли за собой

значительные изменения в стилистике устной и письменной речи. А филологи

получили богатый источник материала для исследований и возможность изучать

и обсуждать в печати любую область языкознания. Стало допустимым выйти за

рамки наблюдения за разговорной речью и просторечием и приняться за

«блатную музыку», табуированную лексику, жаргоны, не мотивируя свое

исследование желанием помочь правоохранительным органам, повысить культуру

речи и т.п. К сожалению, наряду с серьезными материалами, на некоторые из

которых мы ссылаемся в нашей работе, появилось множество публикаций,

эксплуатирующих интерес рядового читателя к низменным предметам. Однако они

довольно быстро пресытили публику и перестали приносить серьезную

финансовую прибыль, вследствие чего в наши дни практически исчезли с

книжного рынка.

Тенденции интереса к сниженной лексике, схожие с отечественными, имеют

место в англоговорящих странах. С убыстрением темпа современной жизни

значительно ускорился и процесс расширения словаря данной лексики, особенно

в середине кризисных 60-70-х годов в связи с бурным ростом средств массовых

коммуникаций. В этот период заявило о себе гораздо более широкое

разнообразие социальных групп, оказались широко представленными

маргинальные «культуры». К традиционным творцам разговорной лексики –

представителям подполья, армии, джазистам и фанатам джаза, эмигрантам,

пьяницам – присоединились хиппи, наркоманы, которые ввели в язык слова,

связанные с «пограничными» состояниями, противопоставленными нейтрально

окрашенной лексике. Социальная революция открыла язык гомосексуалистов,

других «исследователей» сексуальной свободы. Впервые столь широкое хождение

получают ругательства и непристойности, которые в это время прочно

утверждаются в сфере разговорного языка, но отсутствуют в словарях

«стандартного английского». Гораздо шире оказывается представлен язык

различных этнических меньшинств.

Для обозначения новых социокультуных ситуаций появляются новые слова.

В это время с новой силой проявляется и типичная для разговорной лексики

обратная мораль, бунт против условности и доходящей порой до истерики

подчёркнутость собственной «человечности», принимающей всё, что бросает

вызов скуке «правильной» жизни.

Сниженность лексических единиц декларирует свободу ухода от

действительности любым путём. Она свидетельствует о принятии всего

аморального, непривычного, вульгарного, провоцирующего «обывателя»,

использующего стандартный язык. И новые словари сниженной лексики отражают

деградацию нравов, цинизм и «крутость» новой жизни, порой очевидно

показные, отражающие желание подстроиться под эту новую «моду».

С новой силой обнаруживается человеческий фактор образования сниженной

лексики, её тенденция к упрощению, вульгаризации, её зацикленность на пяти

органах чувств, в основном еде и сексе, её стремление обнажить подсознание,

путь ассоциации – путь образности.

Разговорная речь по своей сути предполагает «братство» говорящих,

особенно существенное для американцев, чем для англичан, которые не пускают

корней – ни физических (они часто переезжают), ни интеллектуальных (на

протяжении жизни они склонны менять род занятий).

В наши дни разговорная лексика распространена гораздо шире, чем

прежде, а понимаема практически также хорошо, как нейтральная. И хоть она

не признаётся нормативными словарями, сегодня она является активной

составляющей языка. Уже двадцать лет назад статистика утверждала, что

средний американец использует в своей речи 10% сниженной лексики. Да и по

своей природе это преимущественно язык устного, а не письменного общения.

Это современный фольклор, адресованный главным образом слушателю, а не

читателю.

Быстрее других пластов разговорная лексика отражает общую тенденцию

максимальной сжатости чувства в слове – лаконичности, доходящей до

условности. В таком повышенно эмоциональном общении важна оперативность,

которую дают клише. Наблюдается концентрация, уплотнение лексических

(информационных) единиц – разговорная лексика «предпочитает» короткие

слова, относительную бездумность и часто символичность их употребления.

Порой слова передают не сами мысли, а скорее становятся их заместителями.

Детали, которые могут обнаружить разницу восприятия и разрушить

коммуникацию, опускаются. Часто, подобно одежде, разговорная лексика

превращается в средства социальной символики.

К этому времени филологи осознали необходимость детальной

классификации лексического фонда языка и при попытках классификации в

регистре сниженной/разговорной лексики «появляются»: бранная лексика,

жаргоны и даже лексика табу. Поэтому и для нашей работы представляется

необходимым дефинировать понятие «сниженная лексика».

1.2 Понятие сниженная/разговорная лексика

Сниженная лексика «многолика»: она представлена жаргонами, диалектной

и социолектной лексикой, бранью и лексикой-табу, а также «незначительно

сниженными» (близкими к нейтральным) лексическими единицами, характерными

для неэкспрессивной или слабо экспрессивной устной коммуникации.

Функционирование сниженной лексики имеет, по мнению Л.М. Борисовой,

непосредственное отношение к таким актуальным областям гуманитарного

знания, как культурная антропология, межкультурная коммуникация,

лингвокультурология [Борисова 2002: 25-26]. Обеспечивая довольно широкую

сферу коммуникации и являясь неоднородной по своему составу, сниженная

лексика всегда являлась камнем преткновения для исследователей в плане

дефиниции и классификации, как и в плане наиболее полного

лексикографического отображения данного регистра.

Говоря о стилистических регистрах, стоит заметить, что в современном

языкознании по-прежнему принято различать три основных лексико-

стилистических разряда: книжная лексика (научная, официально-деловая,

газетно-публицистическая, поэтическая), стилистически нейтральная

(межстилевая) лексика и разговорная (собственно разговорная и просторечная)

лексика [Попов, Валькова и др. 1978: 99].

Каждый лексико-стилистический регистр обслуживает свою коммуникативную

сферу, для которой характерны (или же присущи лишь ей) некоторые

специфические понятия. Но если научная терминология большей своей частью

уникальна и не имеет параллелей с общеупотребительным словарным запасом, то

разговорная лексика имеет в нем свои параллели, которые однако не сводятся

лишь к дублированию литературной лексики [Девкин 1994: 13].

Пытаясь решить проблему дефиниции лексики разговорного регистра, в

предисловии к немецко-русскому словарю разговорной лексики В.Д. Девкин дает

такие определение понятию «разговорность»:

1) «Разговорность» – это традиционное, весьма условное и собирательное

название того, что противопоставлено идеально правильному, непогрешимому

образцово-показательному культурному стандарту. Отступление от этой

эталонности может быть разной степени – минимальным (без нарушения

литературности), среднесниженным, заметным (фамильярный слой) и

значительным (грубая и вульгарная лексика) [Девкин 1994: 12].

2) Разговорно окрашенная лексика отличается от нейтральной своей некоторой

сниженностью (оценочного, этического и эстетического порядка) и типична

для неофициальной среды общения [Девкин 1994: 12].

В лексикографии можно встретить также следующие определения данных

понятий:

1) Разговорная лексика – это весь лексический фонд обиходной речи [Руофф

1981: 36].

2) Разговорная лексика – это лексика, употребляемая в обиходно-бытовом

диалоге, свойственном устной речи [Попов, Валькова и др. 1978: 99].

3) Н.И. Гез относит к разговорному стилю как лексику нейтрального или

общеупотребительного стиля, так и слова с эмоционально-экспрессивной

окраской (ласкательные, бранные, иронические, шутливые и т.д.) [Гез 1974:

74].

Среди всех, рассмотренных нами дефиниций разговорной лексики, при всем

их многообразии и широте толкования термина, мы можем отметить несколько

характерных положений, которых мы будем придерживаться, говоря о

разговорной/сниженной лексике:

1) разговорная лексика противопоставлена литературному языку;

2) разговорная лексика харатеризуется сниженностью своего состава по

отношению к литературному языку;

3) разговорная лексика функционирует в быту, в стихии свободного общения,

вне официальных норм языка.

Характерен также тот факт, что исследователи английского языка

предпочитают говорить не о разговорной или сниженной лексике, а – о

неформальной или же сленге [Борисова 2002; Заботкина 1989 и др.].

1.3 Классификационные стратегии разговорной лексики

Многоаспектность такого понятия как «разговорная лексика» объясняет

наличие разных подходов к ее классификации. Однако, несмотря на

неоднозначный подход исследователей, можно сказать, что по семантическому

признаку различают несколько разрядов сниженной лексики:

1) констатирующие номинации лица, обозначающие негативную с точки зрения

интересов общества (или его большинства) деятельность, занятия,

поступки, поведение кого-либо: operator ‘вор, мошенник, карманник’;

junker ‘наркоман, сидящий на игле, особенно на героине’; bottom woman

‘проститутка’;

2) слова и словосочетания, в самом значении которых при констатирующем

характере семантики, содержится негативная оценка деятельности,

занятий, поведения кого-либо, сопровождаемая экспрессивной окраской:

trash ‘вандал’, whore-hoper ‘ходок, потаскун, сперматозавр’; lude

‘«Кваалюд», торговая марка наркотика-депрессанта, «снижающего»,

снимающего действие возбуждающих наркотиков’;

3) зоосемантические метафоры, содержащие, как правило, негативные оценки

адресата речи и грубую экспрессию неодобрения, презрения,

пренебрежения: ape ‘негр, горилла’; cow ‘корова, некрасивая и толстая

женщина’;

4) слова, обозначающие действия или качества, свойства кого-либо или чего-

либо. Среди таких слов есть слова констатирующей семантики и слова

оценочные, с яркой экспрессивной окраской: shit ‘чёрт, дерьмо, лажа’,

bubs ‘буфера, большие женские груди’;

5) слова и словосочетания, в самом значении которых заключена негативная

(бранная) оценка кого-либо как личности, с достаточно сильной

негативной экспрессией: shit-head ‘дурак, говнюк’; dingey ‘негритос’;

puta ‘путана, проститутка, давалка’ [Ротенберг, Иванова 1994].

По сфере употребления разговорная лексика обозначается в англо-русских

словарях следующими пометами:

1) помета «прост.» обозначает «лексику малокультурной городской среды,

известную и употребительную, в отличие от диалектной, повсеместно»

[Кожина 1993: 127]. Лексемы, относимые к просторечиям: whozat? ‘who is

that?’; wassamatter? ‘what is the matter?’;

2) помета «диал.» маркирует слова народных говоров, не входящие в

словарный состав литературного языка и ограниченные в своём

употреблении определенной территорией: If yoh see a policeman warn da

brotha! (ямайский английский) ‘If you see a policeman warn the

brother!’;

3) помета «жарг.» указывает на слова, не входящие в состав литературного

языка, с помощью которых отдельные профессиональные группы обозначают

предметы и явления уже имеющие свои наименования в общеупотребительной

лексике языка: over the hill ‘смывшийся из тюрьмы’; fumtu

‘затраханный’ – тюремный жаргон;

4) помета «сленг» сопровождает слова, противостоящие традиционно

официальному, общепринятому языку, понятному лишь представителям

сравнительно узкого круга лиц, принадлежащих к той или иной группе,

которая ввела в обиход данное слово или выражение: hay-eater ‘белый

человек’, suede ‘чёрный’ – негритянский сленг.

По степени сниженности разговорных лексем известна классификация

В. Д. Девкина, который выделяет:

1) фамильярную лексику (словарная помета «фам.» маркирует фамильярность,

фривольность, подчеркнутую «несалонность» выражения, типичную для

среды близких знакомых);

2) грубую лексику (помета «груб.» указывает на не эстетическое,

антиэтическое понятие, на то, что обычно передают эвфемизмами);

3) вульгарную лекиску (помета «вульг.» обозначает применение грубых слов

не по прямому их назначению, а для негативных характеристик того, что

в норме называется нейтрально, прилично);

4) бранную лексику (помета «бран.» сопровождает бранную лексику, имеющую,

как правило, нечеткий, общенегативный контур значения);

5) нецензурную лексику (помета «неценз.» обозначает табуированную,

запретную лексику) [Девкин 1994: 9].

Однако в английском языке составителями словарей выделяется несколько

отличный от предложенного В.Д. Девкиным ряд стилистических помет,

характеризующих степень сниженности лексической единицы. Так, В.Д. Аракин

выделяет:

1) грубую (rough): bloody ‘проклятый’;

2) презрительную (contemptious): spown ‘плодиться’;

3) пренебрежительную (scomfull): a sad drunkard ‘горький пьяница’;

4) разговорную лексику(colloquial): to hike ‘гулять, ходить пешком’; pine

‘ананас’ [Аракин и др. 1991: 13-14].

О.С. Ахманова и Е.А.М. Уилсон выделяют в свою очередь лишь собственно

разговорную, а также грубую и презрительную лексику.

Т. Ротенберг и В. Иванова, составители англо-русского словаря

американского сленга, выделяют:

1) оскорбительную лексику – слово (выражение), используемое с целью

оскорбить: geese ‘евреи’;

2) презрительную лексику – слово (выражение), выражающее презрение: rag-

head ‘индус, азиат’;

3) ругательную лексику: to fuck ‘трахать, иметь’.

Наглядно сравнение рассмотренных выше классификаций можно

представить в виде таблицы (таблица №1):

Таблица №1

|Классификации стилистических помет сниженной лексики по: |

|В.Д. Девкину |В.Д. Аракину |Т. Ротенберг и В. |

| | |Ивановой |

|разговорная |разговорная |- |

|фамильярная |пренебрежительная |- |

|грубая |грубая |оскорбительная |

|вульгарная |презрительная |презрительная |

|бранная |- |ругательная |

|нецензурная |- |- |

ГЛАВА II. ПЕРЕВОД СНИЖЕННОЙ ЛЕКСИКИ АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА

2.1 Проблема перевода сниженной лексики английского языка

То, что из книги непереводимо, не есть ни лучшее, ни худшее в ней.

Ф.Ницше, «Человеческое, слишком человеческое»

Стоит заметить, что степень соотносимости экспрессии иноязычной и

родной лексики представляет собой в настоящее время довольно сложный вопрос

ввиду проблемы перевода подобных лексических единиц переводчиками

иноязычной литературы, кино и пр. Зачастую переводчики, учитывая подобное

несовпадение степени экспрессии, дают перевод менее экспрессивными

эквивалентами русского языка. Так фраза “What the fuck are you doing here?”

часто переводится как ‘Что, чёрт возьми, ты здесь делаешь?’

Но нередко встречается необоснованное «занижение экспрессии». Примером

может служить фраза из фильма «Телохранитель»: “Does it mean that I can’t

fuck you?”, которая переведена как «Это означает, что я не могу больше

спать с тобой?».

В настоящее время в цеху переводчиков появилось новое течение,

связанное с одиозной Интернет-фигурой Дмитрия Пучкова – «Гоблина»,

приверженцы которого, наоборот, переводят сниженную лексику наиболее

экспрессивными русскими эквивалентами: “Get off from my obstacle” (“Full

Metall Jacket”) – ‘Пиздуй на хуй с моего препятствия!’, где get off -

нейтральное ‘сходить, слезать, сбежать’ (в словаре В. Д. Аракина, З. С.

Выгодской, Р. Р. Ильина) или ‘валить, сваливать, уёбывать (табу)’ в

«Международном словаре непристойностей» кандидата филологических наук А.

Кохтева [Кохтев 2001: 58].

Переводы Д. Пучкова вызвали бурю негодования в кругах маститых

переводчиков кинопродукции. Сам «Гоблин», переводы которого пользуются

невероятным успехом, не без удовольствия заявляет следующее: «Я перевожу

английскую нецензурную брань на русский без купюр, так как твёрдо уверен в

том, что режиссёру и сценаристу виднее, что и как говорят герои фильма. Не

дело переводчику строить из себя цензора. В моём переводе фильмы обретают

адекватное русское звучание» [Итоги.ru 2004].

Один из известных переводчиков Василий Горчаков, в ответ замечает, что

вопрос относительно использования ненормативной лексики в переводах

весьма непрост: «Непечатное слово в Америке и непечатное слово у нас – это

совсем разные вещи. Американская идиоматика значительно менее экспрессивна,

чем русская. Поэтому я использовал мат только в том случае, когда возникала

необходимость максимально подчеркнуть остроту какой-то ситуации в фильме. И

делал это весьма редко. Я не хочу, чтобы моя дочь, например, слышала с

экрана поток нецензурной брани, пускай даже в американском фильме»

[Итоги.ru 2004].

Леонид Белозорович, режиссёр дубляжа многих голливудских фильмов,

добавляет, что идея перевода без купюр весьма спорна. Для того чтобы давать

текст ненормативной лексикой, по его мнению, необходимо обладать высоким

уровнем внутренней культуры, а иначе перевод превратится в эпатажный набор

матерной лексики [Итоги.ru 2004].

Не менее остро стоит вопрос и относительно перевода художественных

текстов. Русской литературной традиции использование ненормативной лексики

в художественном тексте не свойственно [Каралис 2002: 14], и в настоящее

время многие авторы (Л. Аннинский, Вл. Новиков) [Аннинский 2004: 12]

высказываются против тенденций натурализма в русской литературе новой

волны, а некоторые молодежные организации устраивают судебные процессы

против авторов-натуралистов (известный процесс «Идущих вместе» против В.

Сорокина) [@кция.ru 2002].

Англоязычная же литература зачастую изобилует примерами использования

сниженной лексики, что, по нашему мнению, объясняется тем, что процессы

языковой демократизации в странах Запада начались раньше, чем в

СССР/России. Примером могут служить романы Стивена Кинга, известного во

всем мире с середины XX века автора психологических триллеров и ужасов

(horror novels).

Печатать романы С. Кинга в Советском Союзе начали в 80-е годы, это были

наиболее «цензурные» романы: «Туман», «Девочка, которая любила Тома

Гордона» и др.

В настоящее время, когда к литературному переводу не предъявляется

больше цензурных требований, и переводить можно «без купюр», возникает

другая проблема. С одной стороны, переводчики нередко поступают с текстом

переводимого романа в той манере, которую не без иронии описывает К.

Чуковский в своей работе «Высокое искусство», говоря, что боязнь аляповатой

вульгарщины удерживает русских переводчиков от использования разговорной

лексики в текстах своих переводов [Чуковский 1988: 136-137]. С другой

стороны, нередки случаи именно «аляповатого», бездумного перевода такой

лексики, без учета множества аспектов, характеризующих ту или иную

лексическую единицу, а именно:

1) семантики,

2) сферы употребления,

3) степени сниженности в языке оригинала,

4) степени экспрессии в конкретном контексте.

Не случайно, К. Чуковский замечает, что прежде чем взяться за перевод

какого-нибудь иностранного автора, переводчик должен точно установить для

себя стиль этого автора, систему его образов [Чуковский 1988: 146]. Только

в случае правильного выбора способа перевода, основываясь на детальном

анализе стилистических приемов автора в сопоставлении с возможными приемами

в языке перевода, переводчик может наиболее точно передать ту степень

воздействия, которую испытывает носитель языка при чтении оригинального

текста. Только в это случае можно говорить о качественном переводе.

2.2 Критерии качества перевода сниженной лексики

В.Н. Комиссаров, говоря о типах перевода, подчеркивает тот факт, что

оценка качества перевода может производиться с большей или меньшей степенью

детализации. По его мнению, для общей характеристики результатов

переводческого процесса следует использовать такие термины как «адекватный

перевод», «эквивалентный перевод», «точный перевод», «буквальный перевод» и

«свободный (вольный) перевод» [Комиссаров 1990: 233].

Адекватным переводом, по мнению В.Н. Комиссарова, называется перевод,

который обеспечивает прагматические задачи переводческого акта на

максимально возможном для достижения этой цели уровне эквивалентности, не

допуская нарушения норм или узуса – употребления слов и их форм

закрепившееся в речи переводящего языка, соблюдая жанрово-стилистические

требования к текстам данного типа и соответствуя общественно-признанной

конвенциональной норме перевода. В нестрогом употреблении «адекватный

перевод» – это «хороший» перевод, оправдывающий ожидания и надежды

коммуникантов или лиц, осуществляющих оценку качества перевода [Комиссаров

1990: 233].

Примером адекватного перевода сниженной лексики, по нашему мнению,

может служить перевод следующего отрывка романа “Long Walk”:

A moment later Mike and Scramm did an abrupt about-face and began to

walk toward the crowd, which, sensing the sharp tang of fatality about

them, shrieked, unclotted, and backed away from them as if they had

the plague.

Garraty looked at Pearson and saw his lips tighten.

The two boys were warned, and as they reached the guardrails that

bordered the road, they about-faced smartly and faced the oncoming

halftrack. Two middle fingers stabbed the air in unison.

"I fucked your mother and she sure was fine!" Scramm cried.

Mike said something in his own language [S.King 1979].

Через момент Майк и Скрамм сошлись и двинулись прямо на толпу,

которая, увидев обреченность их лиц, с криками бросилась

врассыпную,

будто он были заразные.

Они получили предупреждения и, дойдя до перил ограждения, повернулись

к вездеходу и выставили вперед средние пальцы.

- Я ебал вашу мать, и мне это понравилось! - проорал Скрамм солдатам.

Майк крикнул что-то похожее на своем родном языке.

(Пер. В. Вадимова)

Хотя степень экспрессии английского глагола to fuck (бран.) и русского

‘ебать’ (неценз., табу) в большинстве случаев не совпадает, но в данном

контексте (ситуация близкой смерти, ненависть к своим палачам, отчаяние)

носитель русского языка скорее всего употребил бы данный оборот, т.е. норма

и узус переводящего языка в данном случае выдержаны.

Жанр произведения (психологический триллер) предполагает своим

читателем человека, достигшего совершеннолетия, т.е. способного правильно

осознать причину употребления данной лексики в произведении. Вопрос этики в

данном случае относится не к автору, пишущему в данном жанре, а к

издателям, не помечающим подобную литературу специальными отличительными

знаками (напр. западное ‘ADVISORY’), что не исключает попадание книги в

руки детей. Д. Каралис в статье «Немного мата в холодной воде» говорит о

том, что нередки случаи обращения с жалобами в библиотеки родителей, дети

которых невольно стали жертвами издательской безответственности [Каралис

2002: 13].

Вопрос соответствия общественно-признанной конвенциональной норме

перевода в данном случае остается открытым, но можно сослаться на то, что

традиции перевода подобной лексики в советском переводном деле не было по

причине негласного запрета на ненормативную лексику как таковую со стороны

комитета цензуры [Каралис 2002: 14]. В настоящее время закладываются основы

искусства перевода сниженной лексики.

Примером «смягченного» (в советских традициях) перевода может служить

вариант перевода этого же отрывка А. Георгиевым:

- Я трахал твою мамочку. Мне понравилось! – прокричал Скрамм.

В этом случае мы можем говорить об эквивалентном переводе.

Эквивалентным переводом Комиссаров называет перевод, воспроизводящий

содержание иноязычного оригинала на одном из уровней эквивалентности. Под

содержанием оригинала имеется в виду вся передаваемая информация, включая

как предметно-логическое (денотативное), так и коннотативное значение

языковых единиц, составляющих переводимый текст, а также прагматический

потенциал текста. По определению любой адекватный перевод, считает

Комиссаров, должен быть эквивалентным (на том или ином уровне

эквивалентности), но не всякий эквивалентный перевод признается адекватным,

а лишь тот, который отвечает, помимо нормы эквивалентности, и другим

нормативным требованиям, указанным выше [Комиссаров 1990: 234].

«Международный словарь непристойностей» А. Кохтева эквивалентом для

английского to fuck приводит русскую лексему ‘ебать’, в то время как «Англо-

русский словарь американского сленга» Т. Ротенберга и В. Ивановой приводит

эквивалент ‘трахать’ и эвфемизм ‘иметь’. Слово ‘трахать/трахнуть’

изначально также применялось как эвфемизм и основным значением его было –

‘раздаться (о резком, громком звуке)/ произвести резкое, неожиданное

действие’ [Ожегов, Шведова 1994: 797]. Т.е. мы вправе судить о меньшей

степени экспрессии лексемы ‘трахать’. Одновременно можно сказать, что для

носителя русского языка выражение ‘трахать чью-то мать’ менее характерно,

чем выражение с лексемой ‘ебать’, о популярности которого говорит большое

количество его производных: ‘еб твою мать’, ‘еби твою мать’ и ‘блядь твою

мать’. Следовательно, передав содержание оригинала, переводчик нарушил

узуальные нормы, и мы не можем говорить об адекватности данного перевода.

Следующим видом перевода Комиссаров называет точный перевод, т.е.

перевод, в котором эквивалентно воспроизведена лишь предметно-логическая

часть содержания оригинала при возможных отклонениях от жанрово-

стилистической нормы и узуальных правил употребления переводящего языка.

Точный перевод может быть признан адекватным, если задача перевода сводится

к передаче фактической информации об окружающем мире. Эквивалентный перевод

всегда должен быть точным, а точный перевод по определению лишь частично

эквивалентен [Комиссаров 1990: 234]. Примером точного перевода может

служить перевод следующего отрывка:

No one said anything.

"Go fuck yourselves! All of you!"

McVries said easily: "Go on back and dance on him a little,

Barkovitch. Go entertain us. Boogie on him a little bit, Barkovitch"

[S.King 1979].

Никто ничего не говорил.

- Ну и пошли вы все! Идите все на фиг!

- Иди к нему, Баркович, и спляши на его могиле, - спокойно сказал

Макврайс.-

Развлеки нас. Пожалуйста, буги на могиле.

(Пер. А. Георгиева)

Воспользовавшись эвфемизмом, переводчик точно передал предметно-

логическую часть исходного текста, но нарушил узуальную норму. Эквивалентом

для go fuck yourself в «Международном словаре непристойностей» является

выражение ‘иди на хуй’. В подобной эмоциональной ситуации при словесной

перепалке между двумя врагами, когда нет никаких моральных ограничений,

которые препятствовали бы употреблению табуированной лексики, для носителя

русского языка наиболее естественным было бы употребить в адрес оппонента

максимально экспрессивную, максимально оскорбительную фразеологию.

Однако несомненным плюсом подобного способа перевода является

“адаптация” текста для чтения разными возрастными группами или людьми,

принципиально не читающими литературу, содержащую сниженную лексику. В то

же время вопрос о подобном «достоинстве» точного перевода спорен. Среди

исследователей существует мнение, что ввиду подобных переводческих

трансформаций читатель судит больше не о самом произведении, а – о его

переводе. Так, К. Чуковский писал: «Переводчик напяливает на автора

самодельную маску и эту маску выдает за его живое лицо» [Чуковский 1988:

19].

В некоторых случаях некомпетентность переводчика приводит к буквальному

переводу сниженной фразеологии. Буквальным переводом Комиссаров называет

перевод, воспроизводящий коммуникативно нерелевантные (формальные) элементы

оригинала, в результате чего либо нарушаются нормы и узус переводящего

языка, либо оказывается искаженным (непереданным) действительное содержание

оригинала. Зачастую забавные примеры буквального перевода встречаются при

попытке перевести текст с помощью электронных программ-переводчиков. Так,

при попытке перевести предложение “Do you speak English?” с помощью

«Системы перевода текста PROMT 2000» компьютерный переводчик предложил

следующий вариант: ‘Делайте Вы говорите по-английски?’

Комиссаров основной причиной использования буквального перевода

называет желание воспроизвести смысловые элементы более высокого уровня

эквивалентности, не обеспечив передачу содержания на предыдущих уровнях. В

таких случаях буквальный перевод может сопровождаться пояснениями или

адекватным переводом, раскрывающим истинное содержание оригинала.

Но относительно сниженной лексики, которая включает себя большое

количество сленгизмов, полученных путем переосмысления значения нейтральной

лексики, «буквальный» перевод зачастую вызван незнанием переводчиком

сленгового значения слова:

Her thighs had twitched, my God, they had twitched, in a kind of

spasm, orgasm, oh God, the uncontrollable urge to squeeze and caress .

. . and most of all to feel that heat . . . that heat… He felt himself

сome. That warm, shooting flow of sensation, warming him. Wetting

him. Oh Christ, it would soak through his pants and someone would

notice [S.King 1979].

Бедра ее дернулись, Боже всемилостивый, они содрогнулись, в каком-то

спазматическом оргазме, Боже милосердный, она же испытала неодолимое

желание сжать его и приласкать… а главное – ощутить этот жар… этот жар…

Он чувствовал, что идет. Чувствовал внутри жаркий взрыв, прилив тепла.

Прилив влаги. Черт возьми, сейчас эта влага выступит на брюках, и кто-

нибудь заметит.

(Пер. А. Георгиева)

Сленговое значение глагола to come – ‘кончать, испытывать оргазм’

[Кохтев 2001: 111]. Не будучи знакомым с этим значением переводчик перевел

to come русским глаголом движения ‘идти’, хотя вся ситуация указывает на

какое-то иное значение данного глагола. Вот как перевел этот отрывок второй

переводчик В. Вадимов:

Ее бедра извивались, когда Гриббл целовал ее... О Боже, они

извивались... Это был спазм, оргазм, что угодно... О Господи, только

бы сжать ее вот так и чувствовать это тепло... Он вдруг кончил.

Теплая жидкость потекла по его промежности. Черт, сейчас появится

пятно на штанах, и кто-нибудь обязательно заметит.

Однако, правильно переведя сленгизм, всю остальную ситуацию В. Вадимов

передал свободным переводом. Свободным (вольным) переводом называется

перевод, выполненный на более низком уровне эквивалентности, чем тот,

которого возможно достичь при данных условиях переводческого акта.

Свободный перевод может быть признан адекватным, если он отвечает другим

нормативным требованиям перевода и не связан с существенными потерями в

передаче содержания оригинала [Комиссаров 1990: 235].

Описывая фантазию Геррети, только что увидевшего, как шедший с ним

рядом Гриббл целовал стоявшую у обочины девушку и представляющего теперь

себе эту сцену, В. Вадимов, по всей видимости, желая напомнить читателю,

кому принадлежали действия, которые представил Геретти, вводит в текст

перевода отсутствующий в оригинале момент: ‘…когда Гриббл целовал ее...’

А. Георгиев переводит фразу “…the uncontrollable urge to squeeze and

caress . . . and most of all to feel that heat…” как ‘…она же испытала

неодолимое желание сжать его и приласкать…’, в своей интерпретации

приписывая ощущения, которые, скорее всего, принадлежат Геррети, девушке, с

которой целовался Гриббл.

Комиссаров, замечает, что более серьезные отклонения от содержания

оригинала делают свободный перевод неэквивалентным и неадекватным,

превращая его в «переложение» или самостоятельное высказывание на тему

оригинала [Комиссаров 1990: 235]. Примером такого «высказывания» будет

перевод следующего отрывка:

A few minutes later Davidson joined the group and told them about

the times he got drunk at the Steubenville State Fair and crawled into

the hoochie-kooch tent and got biffed in the head by a big fat momma

wearing nothing but a G-string. When Davidson told her (so he said)

that he was drunk and thought it was the tattooing tent he was

crawling into, the red hot big fat momma let him feel her up for a

while (so he said). He had told her he wanted to get a Stars and Bars

tattooed on his stomach [S.King 1979].

Через несколько минут к ним присоединился Дэвидсон и рассказал, как

он однажды напился на пикнике, ввалился в палатку и наблевал чуть не

на

голову какой-то толстой тетке, на которой не было ничего, кроме

трусов.

Она, по его словам, не рассердилась и даже позволила ему "за

себя

подержаться", как он выразился.

(Пер. В. Вадимова)

Данный пример иллюстрирует целый ряд отступлений переводчика от текста

оригинала:

1. at the Steubenville State Fair – дословно: ‘на Стебенвильской ярмарке’ –

у В. Вадимова: ‘на пикнике’;

2. crawled into – дословно: ‘вполз’ – у В. Вадимова: ‘ввалился’;

3. hoochie-kooch tent – буквально: ‘палатка, где торгуют спиртным, или

комната, где проститутка принимает клиента’ [Ротенберг, Иванова 1994: 219]

– у В. Вадимова: ‘палатка’;

4. got biffed in the head by a big fat momma – дословно: ‘был ударен в

голову большой толстой Мамочкой’ – у В. Вадимова: ‘наблевал чуть не на

голову какой-то толстой тетке’.

Предложение “He had told her he wanted to get a Stars and Bars

tattooed on his stomach” – ‘Он сказал, что хочет, чтобы ему вытатуировали

звездно-полосатый на животе’ вовсе отсутствует в переводе В. Вадимова.

Таким образом, проанализировав контекст и сравнив два варианта

перевода, мы можем сказать, что лишь в редких случаях переводы сниженной

лексики А. Георгиевым и В. Вадимовым можно считать адекватными. В ряде

случаев можно говорить даже о буквальном переводе по причине ошибки

переводчика (he felt himself come), а также в некоторых случаях – о

необоснованном выборе вида переводческой трансформации (Go fuck yourselves!

All of you!). Правильный же выбор способа преобразования единицы оригинала

в единицу перевода – одно из основополагающих условий создания адекватного

текста в переводящем языке.

В следующем пункте нашей работы мы рассмотрим основные виды

преобразований (переводческих трансформаций) и постараемся определить их

соотношение при переводе сниженной лексики в романе С. Кинга «Долгий путь»,

а также, анализируя контекст и грамматическую структуру материала,

попытаемся определить степень законности того или иного вида в каждом

конкретном случае.

2.3 Виды переводческой трансформации в переводах сниженной лексики

романа С. Кинга «Долгий путь»

Переводческой трансформацией В.Н. Комиссаров называет преобразования,

с помощью которых можно осуществить переход от единиц оригинала к единицам

перевода в указанном смысле. Поскольку переводческие трансформации

осуществляются с языковыми единицами, имеющими как план содержания, так и

план выражения, они носят формально-семантический характер, преобразуя как

форму, так и значение исходных единиц [Комиссаров 1990: 172].

В рамках описания процесса перевода, по мнению В.Н. Комиссарова,

переводческие трансформации рассматриваются не в статическом плане как

средство анализа отношений между единицами исходного языка и их словарными

соответствиями, а в плане динамическом как способы перевода, которые может

использовать переводчик при переводе различных оригиналов в тех случаях,

когда словарное соответствие отсутствует или не может быть использовано по

условиям контекста [Комиссаров 1990: 172].

Основными типами лексических трансформаций по В.Н. Комиссарову

являются:

1) переводческое транскрибирование и транслитерация,

2) калькирование,

3) лексико-семантические замены (конкретизацию, генерализацию,

модуляцию).

К наиболее распространенным грамматическим трансформациям В.Н.

Комиссаров относит:

1) синтаксическое уподобление (дословный перевод),

2) членение предложения, объединение предложений,

3) грамматические замены (формы слова, части речи или члена

предложения).

Так как объектом нашего исследования является в большей мере

лексическая сторона разговорной речи в тексте романа, в своей работе мы не

рассматриваем грамматические виды трансформаций.

К комплексным лексико-грамматическим трансформациям относятся:

1) антонимический перевод,

2) экспликация (описательный перевод),

3) компенсация [Комиссаров 1990: 173].

Примеры антонимического перевода сниженной лексики в романе С. Кинга

«Долгий путь» обнаружены нами не были. Это объясняется тем, что об

антонимическом переводе можно говорить лишь в случае передачи

несоответствий отрицания в ИЯ и ПЯ (английские конструкции с wish, наличие

двойного отрицания в русском языке).

Также в исследованном нами материале мы не обнаружили примеров

транскрибирования, транслитерации и калькирования сниженных лексических

единиц при их переводе на русский язык, т.к. данные приемы используются для

передачи на русский язык имен собственных, а также реалий (транскрипция и

транслитерация) и понятий, а чаще новой научной терминологии, еще не

существующих в ПЯ (калькирование) [Казакова 2001: 63].

Нами были найдены примеры лексико-семантической замены – способ

перевода лексических единиц оригинала путем использования в переводе единиц

ПЯ, значение которых не совпадает со значениями исходных единиц, но может

быть выведено из них с помощью определенного типа логических

преобразований:

"Love is a fake!" Olson was blaring. "There are three great truth

in the world and they are a good meal, a good screw, and a good shit,

and that's all! [S.King 1979]

- Дерьмо эта ваша любовь! - не унимался Олсон. - В мире есть всего

три настоящих вещи: хороший трах, хорошая жрачка и хорошая выпивка!

И все!

(Пер. В. Вадимова)

В данном случае мы можем говорить о модуляции или смысловом развитии –

замене слова или словосочетания ИЯ единицей ПЯ, значение которой логически

выводится из значения исходной единицы. Лексема fake ‘блеф, халтура’

[Ротенберг, Иванова 1994: 145] переведена лексемой ‘дерьмо’, одним из

значений которой в русском языке является значение ‘что–то негодное,

гадкое’ [Ожегов, Шведова 1994: 157]. ‘Блеф’ в жаргоне картежников – игра

на повышение ставок при отсутствии хороших карт у блефующего, когда на

самом деле «ничего нет на руках» [Твист 1998: 33]; ‘блеф’ книж. – обман

рассчитанный на создание ложного впечатления; действие, вводящее в

заблуждение [Ожегов, Шведова 1994: 48]. Таким образом, значение ‘что-то

ненастоящее, некачественное’ (значение слова ‘халтура’) и ‘обманное’

(‘блеф’) легко выводится из контекста и значения слова ‘дерьмо’.

А. Георгиев перевел данный отрывок следующим образом:

- Любовь – это пшик! – рычал Олсон. – В жизни есть три настоящие вещи:

хорошо пожрать, хорошо потрахаться и хорошо посрать. Все!..

Значение слова ‘пшик’ – ‘ничто, пустота’ [Ожегов, Шведова 1994: 624].

Т.е. мы можем и в данном случае говорить о модуляции. Однако, по нашему

мнению, этот вариант более приемлем, так слово ‘пшик’ не расходится по

степени экспрессии со словом fake, в отличие от слова ‘дерьмо’ (груб.,

бран.) [Ожегов, Шведова 1994: 157].

Также одним из частых способов перевода сниженной лексики в романе

является генерализация. Генерализацией В.Н. Комиссаров называет замену

единицы ИЯ, имеющей более узкое значение, единицей ПЯ с более широким

значением. Создаваемое соответствие выражает родовое понятие, включающее

исходное видовое понятие [Комиссаров 1990: 177]. Например:

Art Baker told them about a contest they'd had back home, to see who

could light the biggest fart, and this hairy-assed old boy named Davey

Popham had managed to burn off almost all the hair on his ass and the

small of his back as well. Smelled like a grassfire, Baker said

[S.King 1979].

Арт Бейкер рассказал, как однажды участвовал в состязании, в котором

мальчишки поджигали газы, и некто Дейви Попхэм сжег все волосы в

заднице (а их там у него было немало) и даже обжег спину. Запах был,

как от паленой травы, сказал Бейкер.

(Пер. А. Георгиева)

Fart ‘пердеж’ [Ротенберг, Иванова 1994: 146] здесь переведен как

‘газы’, слово, только четвертым значением которого в словаре С.И. Ожегова и

Н.Ю. Шведовой является ‘газообразные выделения желудка и кишок’ [Ожегов,

Шведова 1994: 157].

Помимо модуляции и генерализации часты случаи замены сниженного слова

или словосочетания ИЯ с более широким предметно-логическим значением словом

и словосочетанием ПЯ с более узким значением, т.е. конкретизации, например:

"Oh, such a golden flood of bullshit," McVries said.

"Is that so?" Garraty cried. "How much planning are you doing?"

"Well, right now I've sort of adjusted my horizons, that's true-"

[S.King 1979]

- Какой красивый словесный понос, - вмешался Макврайс.

- Разве? – закричал Гаррати. – А ты-то какие планы строишь?

- Ну, сегодня сфера моих интересов здорово изменилась, это верно…

(Пер. А. Георгиева)

Как и в английском, слово ‘золотой’ употребляется в русском языке как

‘прекрасный, замечательный’ [Ожегов, Шведова 1994: 157] в переносном

значении, но выражение ‘золотой словесный понос’ нарушает узуальные нормы

русского языка. Поэтому переводчик прибегает в данном случае к

конкретизации понятия. Интересно, что В. Вадимов вовсе не сохранил

сниженный оттенок самого словосочетания, однако передал иронию выражения с

помощью лексико-грамматической трансформации, а именно – компенсации в

косвенной речи:

- Какое красноречие! – иронически сказал Макфрис.

Таким образом, «…элементы смысла, утраченные при переводе единицы ИЯ в

оригинале, передаются в тексте перевода … другим средством, причем

необязательно в том же самом месте текста, что и в оригинале» [Комиссаров

1990: 185].

В.Н. Комиссаров, говоря о компенсации, подчеркивает тот факт, что она

является единственным стилистическим средством передачи англоязычных

просторечий, таких как: a-singing, hit вместо it happen, также ряда других

грамматических нарушений [Комиссаров 1990: 185].

Несмотря на большое количество просторечных форм в тексте романа (a

lotta, I gonna, whozat, wassamatter, fella, I wanna, to give 'em, is

pickin' 'em up and layin' 'em down) ни первый, ни второй переводчик почти

не прибегают к помощи компенсации для передачи разговорного оттенка. Так,

например, следующий отрывок можно было бы перевести, на наш взгляд,

следующим образом:

“You a religious fella?” Baker asked Garrety [S.King 1979].

- Ты чё – верущий? – спросил Бейкер у Геррети.

Перевод В. Вадимова звучит следующим образом:

- Ты верующий? – спросил Бейкер у Геретти.

Перевод А. Георгиева несколько «просторечнее»:

- А ты как, верующий? – спросил Бейкер у Гаррати.

Нечасты и случаи экспликации при переводе сниженных лексических

единиц, т.е. описательный перевод. Это лексико-грамматическая

трансформация, при которой лексическая единица ИЯ заменяется

словосочетанием, эксплицирующим ее значение, т.е. дающим более или менее

полное объяснение или определение этого значения на ПЯ [Комиссаров 1990:

185].

С помощью экспликации, считает В.Н. Комиссаров, можно передать

значение любого безэквивалентного слова в оригинале, однако недостатком

описательного перевода является его громоздкость и многословность. Поэтому

наиболее успешно этот способ перевода применяется в тех случаях, где можно

обойтись сравнительно кратким объяснением [Комиссаров 1990: 185]. Так в

случае с лексемой hoochie-kooch А. Георгиев использовал экспликацию:

A few minutes later Davidson joined the group and told them

about the times he got drunk at the Steubenville State Fair and

crawled into the hoochie-kooch tent and got biffed in the head by

a big fat momma wearing nothing but a G-string [S.King 1979].

Через несколько минут к группе присоединился Дейвидсон и принялся

рассказывать о том, как однажды на Стебенвилльской ярмарке он

напился пьяным и заполз в палатку, где торговали спиртным, и там

его двинула по голове какая-то жирная матрона.

Стоит заметить, что, дав эксплицитный перевод слова hoochie-kooch, А.

Георгиев выбрал первое значение данной лексемы, т.е. ‘палатка, где торгуют

спиртным’, хотя контекст вполне может указывать и на второе значение –

‘комната, где проститутка принимает клиента’: женщина была обнажена, что

явно не соответствует образу продавца в «открытой палатке, где торгуют

алкоголем», а слово momma (производное от mother) эквивалентно Madam –

‘бендарша, распорядительница в борделе (обычно старая проститутка)’

[Ротенберг, Иванова 1994: 303]. Да и само поведение женщины, сначала

ударившей подростка за внезапное вторжение, а потом позволившей ему

потрогать свое тело, явно указывает на определенный род профессии. Видимо,

именно поэтому переводчик вовсе опускает ту часть контекста, которая

заставила бы читателя усомниться в адекватности предложенного перевода:

wearing nothing but a G-string.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Перевод что женщина: если она красива, она неверна,

если верна – некрасива.

Г. Гейне

Можно сказать, что поставленная в начале нашего исследования цель

достигнута.

В современном английском языке существует стремление к демократизации

или к снижению литературной нормы языка, что находит свое отражение во всех

сферах общественной жизни и непосредственно в современной англоязычной

художественной литературе.

Мы можем прийти к выводу, что наиболее сложным и мало изученным в

контексте теории перевода пластом лексики английского языка является

стилистический пласт сниженной лексики, что, на наш взгляд, объясняется как

неоднородностью и многогранностью самого сниженного регистра, так и

отсутствием традиции литературного перевода сниженной лексики в российской

переводной практике.

Проанализировав варианты переводов сниженной лексики в романе С. Кинга

«Долгий путь», мы можем сделать ряд следующих выводов:

1) При переводе сниженной лексики переводчики чаще всего прибегают к

такому переводческому приему как трансформация (лексическая и

лексико-грамматическая). Наиболее частым видом трансформации при

переводе сниженной лексики является лексико-семантическая замена

(модуляция, генерализация, конкретизация);

2) Необоснованно редки случаи использования при переводе

американских просторечий такой лексико-грамматической трансформации

как компенсация;

3) Лишь в редких случаях переводы сниженной лексики английского

языка А. Георгиева и В. Вадимова можно считать адекватными:

зачастую переводчики, практически не нарушая, впрочем, узуальных

норм ПЯ, занижают степень экспрессии переводимых лексических

единиц, а иногда и грубо искажают содержание оригинала.

Результаты данной работы определяют перспективы дальнейшего

исследования, которые мы видим в разработке методологии и конкретных

приемов перевода сниженной лексики художественного текста, что может стать

целью квалификационной дипломной работы по филологии.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Аннинский Л.А. Больной скорее полужив, чем полумертв// Литературная

газета. – 10 марта 2004.

2. Антрушина Г.Б. Стилистика современного английского языка, Спб, 2002.

3. Арнольд И.В. Лексикология современного английского языка, М., 1962.

4. Арнольд И.В. Стилистика, М., Наука, 2002.

5. Ахманова О.С. Очерки по общей и русской лексикологии, М., 1957.

6. Биография// Творчество Стивена Кинга// Стивен Кинг.ru, 2004.

7. Гез Н.И. Устная речь//Очерки по методике обучения немецкому языку.

(Для педагогических вузов). Под ред. И.В. Рахманова. Учебное пособие,

М., "Высш. школа", 1974.

8. Девкин В.Д. Специфика словаря разговорной лексики//Немецко-русский

словарь разговорной лексики, М., Русский язык, 1994.

9. Елистратов В. Арго и культура // Словарь московского арго: Материалы

1984-1990гг. - М., 1994.

10. Заботкина В.И. Новая лексика современного английского языка, М., ВШ,

1989.

11. Казакова Т.А. Аспекты теории письменного перевода, Свердловск, CГПИ,

1988.

12. Каралис Д. Немного мата в холодной воде или «Осторожно: ненормативная

лексика!»// Литературная газета , № 30, 24 - 30 июля 2002.

13. Кожина М.Н. Стилистика русского языка: Учеб. для студентов пед. ин-

тов по спец. № 2101 «Рус. яз. и лит.» - 3-е изд., перераб. и доп., М.:

Просвещение, 1993.

14. Комиссаров В.Н. Теория перевода, М.: ВШ, 1990.

15. Ницше Ф. Из души художников и писателей// Человеческое, слишком

человеческое/ Пер. с нем.; М.: Мысль, 1990. – Т. 1.

16. Отечественные киноманы открыли для себя новое развлечение -

голливудские блокбастеры в альтернативном переводе// Итоги.ru, 2004.

17. Попов Р.Н., Валькова Д.П., Маловицкий Л.Я., Федоров А.К. Современный

русский язык. Учебное пособие для студентов пед. ин-тов по спец. №2121

«Педагогика и методика начального обучения». М., Просвещение, 1978.

Процесс пошёл// Владимир Сорокин против «Идущих вместе»: судебная

хроника// @кция.ru, 2002.

Свасьян К.А. Примечания к переводу «Веселой науки» (“La Gaya

Scienza”) Ф. Ницше – С. 670 // Ницше Ф. Человеческое, слишком

человеческое; Веселая наука; Злая мудрость: Сборник / Пер. с нем.; ООО

“Попурри”, 1997.

18. Твист А. Профессия аферист: игра на интерес, Изд. «АСТ», М., 1998.

Чуковский К. Высокое искусство, Изд-во: Советский писатель, М., 1988.

19. Ruoff A. Hдufigkeitswцrterbuch gesprochener Sprache, Niemeyer,

Tьringen, 1981.

20. Stephen King Quits// "Entertainment Weekly" – 27th Sept. 2002.

Словари:

21. Аракин В.Д., Выгодская З.С., Ильина Н.Н. Англо-русский словарь: Ок.

36000 слов – 13-е изд., стереотип., М.: Рус. яз., 1991.

22. Ахманова О.С., Уилсон Е.А.М. Англо-русский словарь: 20000 слов – 30-е

изд., стереотип., М.: Рус. яз., 1985.

23. Кохтев А. Международный словарь непристойностей: 40000 слов и

выражений, М.: АЗЪ, 2001.

24. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка: 80000 слов

и фразеологических выражений/ Российская АН.; Российский фонд

культуры; - 2-е изд., испр. и доп., М.: АЗЪ, 1994.

25. Оксфордский русско-английский словарь/ Сост. Маркус Уиллер. – М.:

Локид, 2000.

26. Ротенберг Т., Иванова В. Англо-русский словарь американского сленга,

М.: «Инфосерв», 1994.

27. Системa перевода текста PROMT 2000.

28. Словарь лингвистических терминов// Под ред. О.С.Ахмановой. - М.,

1964.

29. Britannica'97 / Encyclopedia Britannica and Merriam Webster's

Collegiate Dictionary: Tenth Edition on CD-Rome The Encyclopedia of

Language and Linguistics. - UK: Pergamon Press, 1994.

Художественная литература:

30. С. Кинг. Длинный путь; жанр: триллер// «Библиотека в кармане Х»//

Пер. с англ. В. Вадимова, 2000.

31. Кинг С. Ярость. Долгая прогулка: Романы/ Пер. с англ. – М.: ООО

«Фирма “Издательство АСТ”», 1999.

32. Стивен Кинг. Длинный путь. – Минск: ООО “СЛК”, 1996.

33. S. King. Long Walk: R. Bachman’s novels, Стивен Кинг.ru, 2004.

-----------------------

[1] - Кинг С. Ярость. Долгая прогулка: Романы/ Пер. с англ. – М.: ООО

«Фирма “Издательство АСТ”», 1999. – 592 с.

[2] - Стивен Кинг. Длинный путь. – Минск: ООО “СЛК”, 1996.

[3] - англ. king – король.