В.А. Копылов отмечает, что большинство проблем связано с недостатками в сфере материально-технического, финансового и правового обеспечения информатизации, представляющей собой стратегическое направление перехода к информационному обществу (2, С. 12).

Но в то же время технические и технологические проблемы информатизации общества не могут быть решены без достаточно глубоких социальных преобразований, охватывающих практически все области общественной деятельности, в том числе науку, экономику, политику, право. Образование в информационном обществе предстает как скрытое, индивидуализированное, созидающее знание, непрерывное образование и самообучение в течение всей жизни человека (3).

Образовательная система индустриального общества, в котором по-своему воплотились его основные цивилизационные принципы, не может удовлетворить новые запросы общественного развития. Эта система, как и многие основные сферы индустриального общества, переживает период глубокого кризиса и зарождения принципиально новых черт. Становление информационной цивилизации предполагает развитие качественно новой образовательной системы.

Жизнь человека в интеллектуальной, информационно насыщенной среде, создаваемой в процессе развития информационной инфраструктуры общества, порождает новые возможности для его образования с самого раннего возраста и в течение всей последующей жизни. Использование этих возможностей - чрезвычайно актуальная задача, которая встает перед обществом в процессе его информатизации. Решение этой задачи предлагает создание принципиально новой образовательной системы. Если эта задача не находит соответствующего решения, если возможности новых информационных технологий сталкиваются с косностью и консерватизмом образовательной системы и не используются для целей образования, то тогда современные технологии могут вести не к развитию личности, а к ее деформации из-за неграмотного использования компьютерной и телекоммуникационной техники, злоупотреблению ею. Формирование образовательной системы информационного общества происходит в ходе преодоления мирового кризиса образования на путях развития образования взрослых на базе идей обучения в течение всей жизни, развития новых моделей дистанционного образования, неформального образования, реализации принципов открытости образовательной деятельности, гибкости образования (3). В связи с этим информатизация образования предстает как по всей сущности современная образовательная революция, в ходе которой формируется образовательная система информационного общества.

Информационное общество - это общество, в котором в качестве главных факторов производства выступают факторы идеальные: знания и информация. Формирующееся общество новое не только в узко техническом смысле. Информационному обществу соответствует другой тип личности, существующей в виртуальном социуме. Поэтому на сегодняшний день одной из актуальных задач является повышение уровня культуры всех членов информационного общества. Информация неизбежно устаревает. И в этой связи, важно сформировать представление о вариативности, открытости знаний, выработать потребность в непрерывном образовании, способность творчески использовать полученную информацию.

Хотелось бы подчеркнуть необходимость создания особой социокультурной среды, в которой осознается фундаментальная роль информации в развитии общества, активно используются новые информационные технологии, дающие возможность перехода к информационному обществу и обеспечивающие открытый доступ к различным информационным источникам.

Примечания

1. Арнольдов А.И. Информация - общечеловеческая ценность // Проблемы информатизации культуры. - Вып. 3 .- М., 1996.

2. Копылов В.А. Информационное законодательство и информационное общество // НТИ. - Сер. 1. - № 1.

3. Полякова Т.А. Формирование информационной культуры специалиста системе высшего профессионального образования как социально-педагогическая технология; Автореф. дисс. канд. пед. наук. - М., 1999.

КУЛЬТУРА РАЦИОНАЛЬНОСТИ И ПЛЮРАЛИЗМ

НАУЧНЫХ КАРТИН МИРА

Н.А. Андреева,

СГУ, г. Ставрополь

ИНФОРМАЦИОННО-КОММУНИКАТИВНАЯ КОМПЕТЕНТНОСТЬ

УЧЕНЫХ КАК ФАКТОР РАЗВИТИЯ НАУЧНОГО СООБЩЕСТВА

Кардинальное видоизменение информационно-вычислительной техники в 60-70-е годы ХХ века, огромное расширение сфер и возможностей ее применения в обществе, изменение форм взаимодействия человека с информационными средствами ускорили наше погружение в информационное общество. «В 1950 году только 17 процентов из нас работало в сфере информационного труда, - писал в 1982 году Дж.Несбитт. Теперь 60 процентов занятых имеют дело с информацией - в качестве программистов, учителей, клерков, секретарей, счетных работников, маклеров, менеджеров, работников сферы страхования, чиновников, юристов, банкиров, технических специалистов. К тому же много работников выполняют работу в компаниях, занимающихся производством» (1). Он же подчеркивает, что в США уже в 70-е годы ХХ века 90 процентов возникающих типов занятости относилось к созданию, хранению и распространению информации. Отсюда Несбитт делает вывод об основном стратегическом ресурсе общества настоящего и особенно будущего. Таким стратегическим ресурсом, подчеркивает он, является информация. Ресурсом не единственным, но наиболее важным.

Информационное общество - несопоставимый по масштабу и сложности феномен современного мира, целостность которого образуется в результате взаимодействия интенсивно развивающейся технической сферы и внедрения технологических инноваций.

Сегодня процесс информатизации приобретает глобальный характер и охватывает все стороны общественной жизни, кардинальным образом преобразует тексты и смыслы культуры, образ и стиль жизни человека, трансформирует всю социально значимую деятельность и повышает ее эффективность на основе применения современных информационно-коммуникативных систем и технологий. Это позволяет в целом разделять идею «информационных взрывов» (Д.С. Робертсон), признавать огромное значение наращивания объемов и динамики информационных ресурсов для культурного развития.

Основные тенденции, связанные с развитием глобального информационного общества, оказывают влияние на информационную культуру личности в двух основных направлениях: происходит глобализация индивидуального сознания личности и вследствие этого - рост требований к уровню информационно-коммуникативной компетентности личности в условиях трансформации современного общества.

Информационно-коммуникативная компетентность личности представляется как возможность человека, с одной стороны, ориентироваться в динамичной социокультурной среде, взаимодействовать в пространстве разных культур; с другой - наращивать объемы информации и знаний, выстраивать собственный стиль коммуникаций, отличающийся повышенной личностной активностью, новыми принципами взаимодействия в условиях современных социокультурных трансформаций, учиться действовать в информационно-технической среде.

Выделяют когнитивный (готовность и способность к овладению новой информацией, взаимодействие ее с уже имеющимися знаниями); мотивационный (уровень мотивационных побуждений, влияющих на выбор важных ценностных ориентаций в новой информационной среде); коммуникативный (знание, понимание, применение технических средств коммуникаций в процессе передачи новой информации); рефлексивный (уровень саморегуляции личности, связанный с расширением самосознания и самореализацией в профессиональной деятельности); технологический (понимание принципов работы и возможностей информационных технологий) уровни информационно-коммуникативной компетентности.

Информационно-коммуникативная компетентность ученого является главным условием успешной научно-исследовательской деятельности, его вхождения в научное сообщество. Она проявляется в способности ученого использовать полученные посредством образования и обучения навыки и умения создания, сохранения и передачи информации с применением новых технологий и технических средств.

Уровень информационно-коммуникативной компетентности ученого определяется знанием источников информационных ресурсов, необходимых для профессиональной деятельности, особенностей информационных потоков, новых информационных технологий, способов взаимодействия человека в социуме; умением работать с различными видами информации; извлекать ее из различных источников; воспринимать, понимать, оценивать полученную информацию; конкретными навыками по использованию компьютерных информационных технологий.

Уровень информационно-коммуникативной компетентности ученого зависит от комплекса условий, среди которых наиболее значимую роль играет общее состояние науки и ее ИКТ-инфраструктуры, а также готовность самих ученых к овладению информационно-коммуникативными технологиями.

Результаты обследования Росстата свидетельствуют, что сфера науки и научного обслуживания, в особенности научно-исследовательские учреждения, относится к числу наиболее информационно активных секторов национальной экономики. Её отличает хотя и не стопроцентное, но более интенсивное, чем в среднем по стране, использование персональных компьютеров (ПК), локальных вычислительных сетей (ЛВС) и других современных средств передачи и обработки информации. Следует отметить, что электронное развитие вузовской науки идёт более быстрыми темпами, чем науки в целом. По сравнению с другими группами населения, ученые отличаются заметно более высокими показателями информационной актив-ности. Согласно данным Фонда "Общественное мнение", зимой 2005-2006 гг. Интернетом пользовались 21 % взрослых россиян, среди москвичей -50% (1), тогда как среди ученых - почти 64%.

В обеспечении современными вычислительными ресурсами исследователей, работающих в учреждениях РАН и ряде других научных и образовательных организаций, важную роль играет Межведомственный суперкомпьютерный центр РАН (МСЦ). Это крупнейший и самый мощный суперкомпьютерный центр в сфере науки и образования России, в 10 раз превышающий по производительности другие крупные вычислительные центры.

Вместе с тем оснащенность ученых вычислительной техникой оставляет желать лучшего. В общей сложности на 100 ученых, занятых в этой области, в 2004 г. приходилось лишь 34 компьютера, в том числе лишь 21 ПК, подключённый к локальной сети, и только 11 - к Интернету. Причём, согласно данным Росстата, только в менее чем половине научных учреждений ПК используют большинство работников. Значительная доля научных сотрудников не имеет свободного доступа к компьютерам на рабочем месте, в особенности к подключённым к сетям. Исключение составляют преподаватели вузов, подавляющая часть которых имеет возможность пользоваться ПК в институтах.

Оснащённость компьютерами существенно различается по секторам науки, что хорошо иллюстрируется на примере Российской академии наук. Если в негуманитарном сегменте академической науки компьютеры современных моделей доступны для 60% ученых, то в гуманитарном - только для 46% (3).

Включение ИКТ в профессиональную деятельность ученых существенно меняет стиль научной работы и ее результаты. О степени интеграции ИКТ в научные исследования свидетельствуют масштабы использования Интернета в таких видах деятельности, как поиск информа-ции, сбор и анализ данных, научные коммуникации, осуществление совместных научных проектов, публикация и распространение полученных результатов.

ИКТ вносят существенные изменения в контекст и способы проведения научных исследований и обнародований их результатов. С использованием ИКТ связан качественно новый этап в развитии сферы науки, сулящий повышение эффективности и усиление интернационализации научной деятельности.

Сильные импульсы росту продуктивности деятельности учёных дают предоставляемые ИКТ возможности более быстрого и эффективного решения целого ряда научных задач и ускорения всего цикла подготовки научных работ, включая сбор и анализ данных, написание текстов на компьютере и их публикацию.

Исследование связи между использованием ИКТ и научной продуктивностью российских ученых, осуществлённое Е.З. Мирской, выявило позитивную корреляцию этих показателей. Кроме того, несмотря на сокращение числа научных статей российских исследователей в базе данных этого института, заметно возросла частота их цитирования: с 19047 в 1996 г. до 32176 в 2003г. (4, С.193).

Информационно-коммуникативные технологии все глубже проникают в сферу академической и вузовской науки и получают в ней все более разнообразное применение. Модернизируя научную работу и научное сотрудничество, они содействуют повышению эффективности научной деятельности, интеграции ученых в мировое научное сообщество, глобализации науки и инновационного производства, внося тем самым заметный вклад в ускорение НТП и повышение динамизма развития общества.

Примечания

1. Несбитт Д. Мегатренды. - М., ООО «Издательство АСТ», 2003.

2. Индекс готовности регионов России к информационному обществу 2004-2005. - М.: Институт развития информационного общества, 2005.

3. НГ-наука, 2005, 14 декабря.

4. Мирская Е.З. Современные информационно-коммуникационные технологии как средство модернизации отечественной науки // Науковедение. - 2003 - № 3.

Л.М. Бажанова,

СГУ, г. Ставрополь

ПРОБЛЕМА КОНФЛИКТА В ИСТОРИКО-ФИЛОСОФСКОМ КОНТЕКСТЕ

С момента появления человека на Земле конфликт всегда являлся неотъемлемой частью взаимодействия между людьми. В мифах и преданиях, идеях и высказываниях философов, историков и писателей прошлых веков содержатся многочисленные и порой глубокие взгляды о природе различного рода конфликтов и путях их преодоления. Однако длительное время конфликт как таковой не был объектом научного исследования.

Само понятие «конфликт» в истории философии возникло не сразу. На протяжении многих веков философы развивали конфликтологические идеи в рамках учений о противоречиях, борьбе противоположностей, войне и мире.

По мнению А.В. Дмитриева, отечественного конфликтолога, впервые к проблеме конфликта обратились древнегреческие философы (3). Однако, как отмечают А.Я. Анцупов и А.И. Шипилов, первые попытки рационального осмысления природы конфликта относятся еще к VII-VI вв. до н.э. Китайские мыслители того времени полагали, что источник развития всего существующего - во взаимоотношениях присущих материи положительных (Янь) и отрицательных (Инь) сторон, находящихся в постоянном противоборстве и приводящих к возникновению конфликтов между их носителями (1, С. 10-11).

В античной философии феномен конфликта рассматривался, с одной стороны, в онтологическом аспекте (противоположность и единство явлений, вещей и их сущностей), с другой, - в практическом (социальном), главным образом в контексте исследования вооруженных столкновений, войн.

Философские воззрения милетцев базируются на учении о противоположностях и их роли в возникновении и развитии вещей. Так, Анаксимандр утверждал, что вещи возникают из «апейрона» - вечного, неопределенного и беспредельного материального начала, из которого происходят противоположности (горячее и холодное, влажное и сухое). Зарождение и развитие всего происходит в результате комбинации данных противоположностей, порождающих стихии, из которых состоит все в мире.

Рассмотрение конфликта как войны и вооруженного столкновения также имеет свое подтверждение в античных источниках. Философ-диалектик Гераклит считал, что все в мире подвержено вечному круговороту и взаимопревращению, в том числе и отношения между людьми; в мире все рождается через борьбу и распри. Философ называл войну отцом и царем всего сущего. Конфликт здесь предстает как важное и непременное условие развития человечества и обосновывается его положительная роль в процессе этого развития. В дальнейшем Цицерон в труде «О государстве» подчеркивает неизбежность военных конфликтов.

Идеи Гераклита о конфликте и борьбе как основе всех вещей разделял другой философ-материалист Эпикур. Однако он мечтал о бесконфликтном состоянии общества и считал, что негативные последствия постоянных столкновений заставят человечество отказаться от них и жить в постоянном мире. Таким образом, мечты о мирном существовании общества имели первое теоретическое обоснование.

В отличие от Гераклита, Платон и Геродот рассматривали войну как величайшее зло, несмотря на то, что в его «идеальном государстве» имеются воины, готовые вступить в военные действия. Платон мечтал о возврате к бесконфликтному обществу, существовавшему в период «золотого века», когда люди любили, уважали друг друга и относились ко всем доброжелательно (2).

Христианская философия стремилась доказать преимущества мира и согласия перед войной и конфликтами. Однако, начиная с IV в., идея противоречия войны христианскому учению ставилась многими под сомнение. Так, А. Блаженный и Ф. Аквинский, осознавали неизбежность военных столкновений. Они развивали мысли о допустимости войны, если она обусловлена «справедливыми» намерениями: необходимостью защитить страну от врага.

В эпоху Возрождения возникали сложные и противоречивые оценки конфликтов. В это время с резким осуждением социальных столкновений и вооруженных конфликтов выступали такие известные гуманисты как Т. Мор, Д. Эразм, Ф. Бэкон. Ф. Бэкон впервые подверг основательному теоретическому анализу причины социальных конфликтов внутри страны, рассмотрев материальные, политические и психологические условия социальных беспорядков, а также возможные способы их преодоления. Главную причину возникновения таких конфликтов Ф. Бэкон видел в тяжелом материальном положении народа (2).

В период расцвета новоевропейской философии и гуманистических учений французских просветителей проблема конфликта была вплетена в контекст размышлений о социальных противоречиях, столкновении интересов и ценностей человека. С открытой критикой вооруженных конфликтов и насилия в VIII в. выступили Д. Дидро, Ш. Монтескье, ЖЖ. Руссо, Вольтер. Они говорили о возможности прийти к вечному миру и человеческой гармонии посредством ликвидации феодальных устоев.

С развитием естествознания учения о конфликте переместились в естественнонаучную плоскость и нашли свое выражение, прежде всего, в дарвинизме. В концепции Ч. Дарвина борьба за существование занимала центральное место. По мнению ученого, она составляет естественный механизм отбора наиболее сильных и приспособленных особей. Хотя Дарвин не распространял эти идеи на процессы общественного развития, но его учение заложило основы для многих социологических и психологических теорий конфликта. Так, широкое распространение в XIX-XX вв. получила теория социального дарвинизма, сторонники которой (Г. Спенсер, У. Самнер) объясняли эволюцию человеческого общества биологическими законами борьбы за существование и естественного отбора, они считали, что природная агрессивность человека неизбежно проявляется в разного рода конфликтах (1, С. 13).

Таким образом, Ч. Дарвин и последователи его теории подчеркивают ведущую роль конфликта в развитии природы, человека и общества.

В отличие от концепции социального дарвинизма, классовая теории К. Маркса и Ф. Энгельса усматривает источник конфликта в порочном устройстве самого общества. В бесклассовом обществе нет места конфликтам. Конфликт, по их мнению, - неизбежное условие революционного изменения общества. Однако насилие на пути к созданию такого общества неизбежно - т.е. путь к бесконфликтному обществу лежит через конфликт.

На рубеже XIX-XX вв. все большее влияние на разработку проблематики начала оказывать социология. Одним из основателей конфликтологии как науки является немецкий социолог Г. Зиммель. Он считал, что конфликт в обществе неизбежен. Но если, по мнению К. Маркса, конфликт произрастает исключительно в системе господство - подчинение и всегда ведет к разрушению или социальным изменениям, то с точки зрения Г. Зиммеля, история культуры может быть осмыслена как история конфликтов и примирений, сходств и различий между людьми и социальными группами, а борьба - наиболее важное из всех общественных взаимодействий.

В 20-е гг. XX в. представители чикагской социологической школы разделяли взгляды Г. Зиммеля на проблему конфликта. Они рассматривали конфликт как важнейший источник перемен в обществе и главный тип социального взаимодействия (3, С. 15).

Р. Дарендорф, немецкий социолог и философ, утверждал, что вся общественная жизнь является конфликтом, поскольку она неустойчива и изменчива. В конфликте находится творческое ядро всяких сообществ и возможность свободы.

В начале XX в. интерес к проблеме конфликта возрастал, что обуславливалось существованием объективной потребности в исследовании этого явления. Однако уже с 30-х гг. теоретический интерес к конфликтологической проблематике начал постепенно снижаться.

События 80 - 90-х гг. XX в. Европе и в нашей стране привели к значительным изменениям в теоретических подходах к конфликтам. В трудах современных философов подчеркивается, что при рассмотрении проблемы конфликта необходимо использовать важнейшие элементы всех основных теорий, что позволит понять специфику проблемы конфликта в современной науке (5).

Таким образом, традиции накопления конфликтологических представлений имеют многовековую историю. Идеи противоречий, борьбы противоположных начал, конфликта и согласия, войны и мира были в центре многих философских направлений. Одни философы приписывали конфликту положительную роль в жизни человека и общества, другие - резко отрицательную. Большинство представителей различных эпох рассматривает конфликт как неотъемлемую часть человеческой жизни, как необходимость. Действительно, состояние конфликта - естественная необходимость, ведь его возникновение дает толчок всевозможным изменениям, преобразованиям природы, общества и человека, т.е. является условием их существования и развития.

Примечания

1. Анцупов А.Я., Шипилов А.И. Конфликтология. - М., 1999. - 551 с.

2. Г.В. Гриненко. История философии - М., 2007. - 688 с.

3. Дмитриев А.В. Конфликтология. - М., 2000. - 320 с.

4. Конфликт как явление социального мира на современной исторической дистанции // Мир психологии. - 2005. - № 2. - С. 16 - 23.

5. Новосельцев В.И. Системная конфликтология. - Воронеж, 2001. - 176 с.

6. Руткевич М.Н. Социальный конфликт: философское измерение // Вестник российской академии наук. - 1994. - № 6. - С. 479 - 489.

А.В. Воронцов,

СГУ, Ставрополь

КРИТЕРИИ НАУЧНОСТИ И ПРОБЛЕМА ЛЕГИТИМАЦИИ

ЗНАНИЯ В ПСИХОЛОГИИ

В нынешней ситуации постмодерна происходит постепенный отказ от наукоцентризма в пользу как легитимации иных познавательных практик, так и увеличения способов легитимации знания, основанных на качественно иных содержательных критериях. Дополнительную актуальность данная проблема приобретает в контексте философского анализа специфики развития гуманитарных наук, формирование методологий которых находилось в тесной зависимости от естественнонаучного эталона познания и связанных с ним натуралистических программ. Современные проблемы философии науки, касающиеся отношений между наукой и ненаукой, предполагают необходимость дискурса о критериях, позволяющих отделять первое от второго, тем самым обозначая специфику исследовательских практик и эпистемический статус результатов познавательной деятельности.

Общая проблема определения научного знания как отличающегося от других форм постижения действительности требовало определения нормативов, посредством которых и можно было бы провести демаркационную линию между научным и вненаучным. Такими нормативами и стали критерии научности. В.В. Ильин выделяет три группы данных нормативов (1): универсальные (формальная непротиворечивость, причинно-следственная связность, опытная проверяемость, рациональность, воспроизводимость, интерсубъективность и др.), исторически-преходящие нормативы и дисциплинарные критерии. Однако данные нормативы являются следствием существования эталонов познания. Эти эталоны способны функционировать в рамках одной науки, а выражением данной ситуации является существование сильно различающихся исследовательских программ.

Психология - одна из наук, которая существует в ситуации перманентного кризиса, что, возможно, и является отражением противоборства различных эталонов познания. Современная психология оказывается фактически разделенной на два лагеря: сторонников гуманитарной и естественнонаучной психологии. Также можно говорить о разделении психологов на исследователей и практиков, а также о сосуществовании в деятельности последних различных познавательных стратегий. Так, Е.А. Климов (2) в своей статье, посвященной описанию современного состояния психологической науки, отмечает, что практикующие психологи выполняют исследования (например, для защиты кандидатских диссертаций), используя и опираясь на уже существующие и принятые большинством научного сообщества исследовательские стандарты, в то же время отвергая уникальность тех феноменов, с которыми они сталкиваются в своей практической работе. Именно поэтому встает вопрос о самой потенциальной возможности «законной прописки» этих специфических явлений в психологии, которая, наверно, как и другие науки, сталкивается с проблемой преодоления догматических стандартов. Существование двух эталонов познания - гуманитарного и естественнонаучного - и обуславливает разделение психологического сообщества на разные группы.

Принятие экспериментального метода в психологической науке позволило приобрести ей научный статус, однако, первые лабораторные эксперименты очень отдаленно напоминали современные исследовательские практики, выполняемые в русле данного метода, и связано это прежде всего с увеличением в познавательной практике значения интерсубъективности - одного из универсальных критериев научности. Следование данному критерию и рождает тот тип анонимного и безличного субъекта, который присутствует в исследовании, и тот тип дискурса, посредством которого эксплицируется психическая реальность. Т.В. Корнилова отмечает, что если субъективная реальность не может быть наблюдаема, то это не является предпосылкой для отказа от критерия интерсубъективности (3).

Во многих исследованиях экспериментатор элиминируется из исследования - в некотором смысле это и есть следование критерию интерсубъективности, реализацией строго научного подхода. Это означает, что в процедуре эксперимента остается субъект-манипулятор, но не субъект-человек. Активность экспериментатора при этом означает функциональный контроль переменной, которая выступает в качестве независимой, планирование эксперимента и его проведение. Иначе говоря, экспериментатор должен вести себя так, чтобы научный дискурс мог свободно отображать действительность, существуя как бы автономно и независимо от исследователя, представляя собой констатацию «положения дел».

И все же позиция экспериментатора на самом деле не является такой отстраненной, прежде всего из-за проблемы создания особого коммуникативного пространства, в котором и будет проходить эксперимент. И если в теории роль экспериментатора как организатора исследования заключается в том, чтобы проводимое экспериментальное исследование не могло потерять своей «чистоты» (то есть удовлетворять критериям объективности в том виде, в котором они сформулированы в рамках представлений о них в психологической науке), то на практике это означает игнорирование его влияния на ситуацию экспериментирования: «Примерно 98% психологов считают влияние экспериментатора серьезной методологической проблемой, но на деле о контроле и учете его заботятся гораздо меньше» (4, С. 60).

В экспериментальной психологии достаточно большое значение имеет принцип инвариантности результатов, состоящий в том, что полученные данные могут воспроизводиться и в других исследованиях, построенных аналогично уже проведенному. По мнению В.Н. Дружинина, в основе научного метода лежит его инвариантность - независимость от субъекта, от объекта познания, от времени проводимого эксперимента. Иначе говоря, фактичность полученных данных должна быть действенна для всех ситуаций, схожих с экспериментальной: «Научный результат должен быть инвариантным относительно пространства, времени, типа объектов и типа субъектов исследования» (4, С. 17). На наш взгляд, принцип инвариантности имеет и другие следствия. Влияние побочных переменных невозможно полностью исключить, и в связи с этим принимается главное допущение, непринятие которого может перечеркнуть всю объективность экспериментальной работы в принципе. Многие экспериментальные планы представляют собой такие планы, которые основаны на «презумпции константности». Смысл данной идеи наиболее четко выражен в игнорировании феномена времени, которое, естественно, откладывает свой особый отпечаток на человека, и в игнорировании других черт личности, которые могут быть связаны с зависимой переменной, представляющей наибольший интерес для экспериментатора.

Утверждение принципа инвариантности, на наш взгляд, является следствием невозможности полного следования критерию интерсубъективности. Таким образом, один из критериев научности данных представляет собой единство декларируемого норматива и практического допущения.

В.Н. Дружинин выделяет две специфические особенности, характерные только для эксперимента в психологии - это наличие инструкции и потенциальная возможность изменения объекта, его динамичный характер. И, наконец, еще один важный феномен, который практически не проговаривается в самом экспериментальном исследовании - это «настроенность» испытуемых на эксперимент. Иначе говоря, их готовность выполнять задания, которые им предлагаются. В психологии эксперимент возможен лишь тогда, когда испытуемый согласен вступить в экспериментальное взаимодействие с психологом-экспериментатором. В.Н. Дружинин делает вывод о том, что эта ситуация выражает более общий методологический принцип, гласящий о том, что человек проявляет свои человеческие свойства не иначе как во взаимодействии с другими людьми (4, С. 267). Экспериментаторы исходят из той же установки, которая лежит в основе бихевиористского понимания объекта изучения как изначально пассивного. Суть ее заключается в следующем: испытуемый выполняет задания, которые предложил ему экспериментатор, или, иначе говоря, поведение психологической системы является исполнительным.

Идея экспериментирования в психологии предполагает и множество других допущений. Например, предположение, на котором основывается вся психодиагностика, прибегающая к большим исследовательским выборкам, заключается в следующем: анонимные испытуемые являются более открытыми. Примечателен следующий факт, который имеет огромное значение для формирования «настроенности» испытуемых в диагностической части эксперимента: те испытуемые, которые не являются анонимными, более ответственно относятся к своей деятельности и результатам (4, С. 64).

Однако проблема существования «настроенности» испытуемых, которая имеет место в ситуации экспериментирования, не подразумевает под собой обязательной объективности получаемых данных. Если в ситуации практической помощи клиент сам несет ответственность за говоримое, в исследовании любые высказывания являются материалом для дальнейшей проверки на их фикционность. Именно в этом проявляется абсолютно противоположное отношение к установкам относительно доверия, которые присутствуют у экспериментатора и практика. Вопрос о соотношении объективной реальности с субъективной реальностью просто не актуален в ситуации психологической практики, так как человек самостоятельно раскрывает свой мир и способ своего видения, одновременно постулируя его как единственно реальный, данность. Иначе говоря, человек уже «живет» в определенном мире, и вопрос о действительной реальности не решается самим психологом - он уже есть как ситуация наличного (здесь-и-теперь) бытия. Самоописания, с которыми имеют дело психологи-практики, уже представляют собой готовые онтологии мира, в котором существуют клиенты. Фактичность реальности уже задана онтологией представленного мира, и в задачи психолога этого направления уже не входит четкое установление связей между переживанием и действительностью.

Главная проблема, которая оказывает максимальное влияние при изучении индивидуальных особенностей личности, - уникальность испытуемых, которая может оказаться иррелевантной для экспериментальной теории. Тем не менее, употребление тестов, которые призваны измерять степень изменения многих психологических характеристик, является неотъемлемым атрибутом экспериментального процесса. И если первоначально диагностика решала локальные задачи, например, выявление умственных способностей или коэффициента интеллекта, и принятые критерии объективности действовали в отношении изучения отдельных параметров, то изменение сложности изучаемых объектов не привело к существенным изменениям в понимании критериев объективности: «Выдвижение личности в качестве объекта психологической диагностики означает, что принимаются те требования, которые стали каноническими в этой психологической дисциплине» (5, С. 31).

Однако наряду с естественнонаучными в психологии существуют и гуманитарные идеалы познания. Представления о психологии как гуманитарной науке связаны с использованием специфического для гуманитарных наук метода - герменевтики. Согласно мнению некоторых исследователей, разница между познанием природы и гуманитарным познанием, может заключаться в том, что «…в гуманитарном познании широко используются герменевтические приемы исследования, в естественнонаучном познании они находят менее широкое применение» (6, С. 131).

По мнению В.Н. Дружинина, перспективы применения герменевтического метода (автор употребляет словосочетание «разрешающая мощность метода») растут по мере возрастания структурного уровня личности, первый из которых связан с физиологическими особенностями организма, а высший - с уникальной индивидуальностью человека.

В психологии герменевтический метод в обычных исследованиях применяется мало, и связано это прежде всего с полным изменением позиции субъекта исследования - психолога. Высокое значение начинает приобретать опыт и компетентность в случае анализа единичного случая (3). Таким образом, изменение метода познания качественно меняет экспериментальную схему. В данном случае приобретает значение индивидуальные качества исследователя, сам исследователь теряет свою анонимность, и его действия подлежат обязательной экспликации в ходе исследования.

Малое использование герменевтики в качестве метода исследования напрямую вытекает из его особенностей, связанных с тем, что применение герменевтического метода невозможно без наличия активного субъекта и интерпретационной схемы познающего. Другое значение приобретает вопрос о совместимости дискурсов познающих субъектов, и именно в этом и состоит относительная «слабость» герменевтического метода с точки зрения критериев объективности. Иначе говоря, герменевтический метод не удовлетворяет требованию интерсубъективности: «…проблема совмещения в герменевтическом знании конкретного жизненного опыта исследователя с требованиями научной достоверности (проблема получения универсально-значимых высказываний) в пределах герменевтики не решена» (4, С. 277).

В методическом отношении психологические исследования близки социологическим - прежде всего за счет частого использования методов математической статистики, и в особенности - корреляционного анализа. Беседа в психологии (даже интервью как более структурирированный метод получения необходимой для субъекта информации) применяется в психологических исследованиях крайне мало, а если и применяется, то в основном как вспомогательный метод. Так, беседа используется для выявления реакции испытуемых на эксперимент, и, соответственно, получаемая информация служит для выявления артефактов экспериментального исследования. Иначе говоря, метод, связанный с понимающей стратегией познания и обладающий герменевтическим измерением, в большей степени используется в процессе легитимации знания, получаемого экспериментальным путем.

Главная особенность познания человека в ситуации оказания ему психологической помощи состоит в возможности познаваемого максимально выразить себя в ситуации «здесь и теперь». Однако в этом случае растет значение практических навыков психолога, позволяющих ему строить гипотезы о тех невербализованных смыслах, которые присутствуют в дискурсе клиента, и дать ему (клиенту) почувствовать или показать свои предположения.

Что же может выступать в качестве подобного размыкающего фактора, повышающего объективность проводимых исследований? На наш взгляд, подобную функцию, открывающую несокрытость (7) предмета, является значимость, в которой и проявляются, говоря языком М. Хайдеггера, размыкающие свойства экзистирующего бытия. Обращение внимания на этот аспект и создает почву для применения герменевтических приемов в познавательных практиках, которые оказываются релевантными в ситуации существования личностной причастности и заинтересованности человека, выступающего в качестве объекта познания.

Результаты эксперимента - данные, полученные в ходе исследования, могут сообщаться (в зависимости от степени потенциально негативного влияния на участников исследования) по окончании эксперимента, и они представляют собой итог процедурных манипуляций экспериментатора. В этом случае экспериментатор является экспертом, выносящим директивные (претендующие на роль единственно верного описания психологической действительности) суждения. Дискурс в психологической познавательной практике тесно связан с позицией итогового интерпретатора - иначе говоря, исследователя, делающего выводы. В психотерапии диалог является непременным атрибутом процесса исследования жизни пациента, и вопрос относительно точного знания никогда не решается независимо от пациента, выступающего в качестве объекта непосредственного познания для терапевта или консультанта.

В.П. Зинченко и М.К. Мамардашвили были одними из первых, кто эксплицировал необходимость переосмысления применения критериев научности в психологии. Прежде всего, понимание психологической реальности невозможно без самого агента действия и его суждений. И языковая форма описания как бы лежит на поверхности методологического анализа: «...у исследуемой реальности есть еще и язык в самом широком смысле этого слова, и она никоим образом не дана познанию вне его. Эту реальность нельзя в чистом виде наблюдать отдельно от ее же языка...» (8, С. 111). Увеличение внимания к языку описания психической действительности как раз и предполагает использование герменевтических приемов в познавательной практике.

Легитимация иных видов познавательных практик невозможна без изменения тех критериев, которые и определяют возможность отнесения знания к сфере научного. Однако выработка иных нормативных критериев познавательной деятельности в большей степени определяется спецификой отношений коммуникантов - участников исследовательского или консультативного процесса, месте и роли познающего в данном процессе. А это является выражением уже эпистемологической проблематики самой познавательной ситуации.

Именно в этом и состоит особенность разного понимания интерсубъективности в ситуации использования экспериментального и герменевтического методов. В первом случае интерсубъективность понимается скорее как монолог трансцендентального субъекта, место которого может занять любой исследователь, «следящий» за собственной «анонимностью». Во втором интерсубъективность - ситуативный диалог двух людей, основанный на событийности понимания.

Переход к иным содержательным критериям легитимации консультативного знания, таким образом, оказывается связанным со смещением нормативного поля «истина-заблуждение» к полю «сокрытость-несокрытость», изначально обладающим герменевтическим измерением. Данный вид знания является прагматичным (9), а данный вид легитимации может быть отнесен к легитимации через результативность.

Вопрос, который актуализируется в связи со всем вышесказанным, на наш взгляд, можно сформулировать следующим образом: насколько действительно правомерно выделение универсальных критериев, неизменных во времени, и должны ли они предъявляться ко всему психологическому знанию? И если данные критерии универсальны, то можно ли говорить о том, что возможны кардинальные изменения в исследовательских практиках в психологической науке? Вопросы о дальнейших путях развития психологии остаются достаточно открытыми. Возможно, именно в этом и заключается маргинальность ее положения в общем пространстве естественных и гуманитарных наук.

Примечания

1. Ильин В.В. Критерии научности знания. - М., Высшая школа, 1989.

2. Климов Е.А. Психология в ХХI веке // Вопросы психологии. - 2003.- № 5.

3. Корнилова Т.В. Экспериментальная психология. - М., Аспект Пресс, 2005.

4. Дружинин В.Н. Экспериментальная психология. - СПБ., Питер, 2001.

5. Гуревич К.М., Раевский А.М. Личность как объект психологической диагностики // Психологический журнал. - 2001.- № 5.

6. Кузнецов В.Г. Герменевтика и гуманитарное познание. - М.: Изд-во МГУ, 1991.

7. Гадамер Г.-Г. Истина и метод. - М., Прогресс, 1988.

8. Зинченко В.П., Мамардашвили М.К. Об объективном методе в психологии // Вопросы философии. - 1977. - № 7.

9. Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. - М., Инст-т экспериментальной социологии; СПб., АЛЕТЕЙЯ, 1998.

В.В. Дулин,

ПГТУ, Пятигорск

Ф.Ф. КОРОЛЕВ КАК ИСТОРИК ПЕДАГОГИКИ

Федор Филиппович Королев (1898 - 1971) - видный историк и теоретик советской педагогики, действительный член АПН СССР, член Президиума Академии, доктор педагогических наук, профессор.

После Великой Октябрьской социалистической революции Ф.Ф. Королев принимал активное участие в установлении и организации советской власти в Белоруссии, был командиром батальона Красной Армии. Педагогическую деятельность Ф.Ф. Королев начал учителем в г. Новозыбков (1925). В 1927 г. Брянским губкомом ВКП (б) он был откомандирован на учебу на Высшие научно-педагогические курсы при 2 МГУ. После окончания курсов преподавал в Центральном институте повышения квалификации педагогов, Академии коммунистического воспитания им. Н.К. Крупской, механико - машиностроительном институте им. Баумана, работал в Центральном научно-исследовательском институте деткомдвижения при ЦК ВЛКСМ, был членом Государственного Ученого Совета (ГУС).

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7